— Значит, за мной действительно следили?!
— Может, оно и к лучшему, что вы не вошли в дом.
— А иначе что? Стали бы меня пытать, задавать глупые вопросы?
Гурский пропустил мимо ушей мои слова.
— Что вы знаете о бывшей жене пана Бучинского?
Вот уж про красавицу Еву я могла сплетничать сколько душеньке угодно. Перемена темы меня обрадовала, но я тут же поняла, что, по сути, знаю о Еве очень мало.
— Красивая женщина. Гораздо моложе нас с паном Теодором. Очень жадная.
— Где она живет?
— Понятия не имею. А пан Теодор разве вам не сказал?
Но отвечать Гурский не собирался — только спрашивать.
— Чем она занимается?
— Скорее всего, ничем. Она не очень работящая.
— Откуда вы знаете насчет жадности?
— Старые сплетни и мой дедуктивный метод.
— И что говорят сплетни?
Вздохнув, я решила нарушить двустороннее соглашение и рассказала Гурскому об интересном пункте брачного договора, который затруднял раздел имущества и способствовал тому, что прекрасная хищница заботилась о благосостоянии пана Теодора. Подробности, само собой, мне были неведомы.
— Кто мог бы рассказать о ней побольше?
— Бог его знает. Кто-нибудь из фаворитов. Только о ее любовниках я уж точно совершенно не в курсе. Подруга? Подруг у нее не было, только соперницы. Точно, может, соперница? На что вам вообще эта Ева сдалась?
Гурский ответил. Этак небрежно-рассеянно, будто мысли его далеко-далеко.
— Пани Бучинская необходима, чтобы разобраться с результатами дактилоскопии, — объяснил он. Только значительно позже я поняла, что он говорил неправду. — Я не знаю ее реального места проживания, она до сих пор прописана в доме бывшего мужа. Никак не могу ее найти, не объявлять же в розыск. С женой покойного та же история. Вы ведь не забыли, кто был покойный? Думаете, можно вот так, за здорово живешь, войти в его дом и собрать отпечатки пальцев? Ха-ха-ха.
Я выразила ему свои соболезнования и в знак утешения предложила еще чайку. Мне казалось странным, что о жене пана Теодора он расспрашивает меня, а не бывшего супруга. Но цепляться к этому не хотелось. Лучше позже сама побеседую с паном Теодором. Между прочим, интересно, куда она могла подеваться...
— Вот еще что, — вспомнила я. — Уж не знаю, как там у вас дело обстоит со следами. Соседка утверждает, что кто-то шлялся по садику. Она вам говорила?
— Говорила, говорила...
— Поначалу-то соседка помалкивала, грешила на новую невесту пана Бучинского, девушку, по ее словам, невинную, как дитя...
— Алину Яворскую?
— Да, Алинку, фамилии не знаю. Она уехала, у нее алиби.
— Я в курсе.
— Ах, так вы уже проверили? Очень хорошо. Значит, Алинка исключается...
Что-то в выражении лица Гурского меня насторожило.
— А она не могла вернуться?
Выражение лица Роберта стало еще более странным.
— По расписанию — да. Могла.
— Из Калгари?!
— Нет, из Копенгагена. Там была промежуточная посадка.
— Ах, чтоб тебя!
Атмосфера в комнате словно сгустилась. Еще бы, сплошные недомолвки. Я никак не могла понять, что Гурский хотел мне сказать. Ведь какая-то задняя мысль у него точно была. Я со своим враньем про все забыла и не вытянула из него важные сведения. Упустила момент, идиотка, теперь уж не воротишь! Придется проанализировать весь наш разговор еще раз, взвесить каждую подробность, каждый вздох, каждый момент, показавшийся мне странным...
— Заметьте, пани, — упрекнул меня Гурский, уже собираясь уходить, — я не спрашиваю вас, где находятся материалы, которые вы вынесли из квартиры Бучинского, и даже не требую предъявить мешок, на котором должна остаться пыль со шкафа. Впрочем, вы бы наверняка заявили, что давным-давно выбросили мешок в мусор...
— Понадобится, так вытащим из мусора, — неуверенно предложила я.
— Ну только если позарез будет. Уверен, что ничего принадлежавшего покойному там не было. Я прекрасно помню ваши взгляды на индивидуальный террор.
— Они у меня были такие же, как у вас!
— Потому-то я и уверен. Совсем ни к чему делать все самому, можно пригласить специалиста. В настоящее время я в тупике, нечего скрывать. По сравнению с теми, не столь уж давними, временами почти ничего не изменилось.
Совесть меня прямо загрызала, в голове царил полнейший кавардак. Неожиданно я вспомнила о видеокассете, о таинственно пропавшей рабочей записи телеинтервью с Тупнем, над которой никому так и не довелось поработать.
Гурский в меня так и вцепился:
— Где же она, эта кассета?
— Официально ее нет вообще. Неофициально она в Кракове.
— Вы в этом уверены?