— Вы еще не поправились? — спросила она.
И он ответил:
— Моя болезнь неизлечима.
— Увы! И моя, Генри, — сказано это было, возможно, с большей печалью, чем она чувствовала на самом деле.
— Я здесь, чтобы излечить вас и меня.
Она с сомнением посмотрела на него при свете только что взошедшей луны, удвоившей громадность развалин и коснувшейся черт Ровены колдовской и романтической кистью.
— А лекарство — все то же, прежнее? — спросила она, улыбаясь. — Рандеву в великом Нигде?
— Там, где души действительно встречаются, — сказал он.
Несколько мгновений она стояла, задумавшись, прислушиваясь к далекому гулу карнавального вихря, едва слышному здесь.
— И вы все еще верите, Генри, в существование души, загробной жизни?
— Душа существует, как и загробная жизнь. Вы не верите?
— Верю, если вы так говорите.
— Говорю. Я знаю это уже семь лет. И снадобье существует.
— Искуситель, искуситель.
Дарнли все время играл в кармане с двумя пузырьками, с которыми почти никогда не расставался; и теперь он сказал:
— Вы согласны?
— Генри, у меня есть — привязанности…
— Как видно, вы перестали… любить.
— Ах!
— Значит, вы согласны. Скажем, в полночь?
— О нет, я… Хотя бы дайте мне время.
— Сколько?
— Месяц.
— Где?
— В Неаполе.
Он поклонился.
— Итак, через месяц — в Неаполе.
— К тому времени я так или иначе решусь.
Он снова поклонился. Они прошли через вомиторий и расстались у Мета Судане.
Праздник moccoletti был в полном разгаре, и сотни тысяч свечей метались, ярились, бросались в гущу сражения, разгоряченные лица свисали с балконов верхних этажей, и каждый защищал свою свечу, стараясь погасить чужую с помощью мехов, дыхательных трубок, громадных вееров… Внезапно Постный колокол погасил все свечи, но толпа, что стала напоминать теперь выдохшееся шампанское, не редела, и кучер Ровены долго с уловками пробирался, лавируя в толчее разъезжавшихся экипажей, пока не высадил ее у палаццо; там Ровена нашла довольно холодную записку от мужа, сообщавшего, что он не дождался ее и отправился один на мероприятие, завершавшее светский карнавальный сезон — бал-маскарад в Палаццо Рондола.
Герцог ди Рондола (тот самый «Рондола», который был натуралистом и превратил свой парк в знаменитый «Зоопарк Рондола»), в том году задавал тон сезона, и в эту последнюю ночь залы его дворца были полны.
Там в полночь танцевала Ровена; но вскоре за тем, устав от душных комнат, она спустилась в парк. Она искала одиночества и мечтаний, но поиски вначале были тщетными: среди клуб и беседок ей встречалось множество уютно сидящих на скамеечках или прогуливающихся пар, и она уходила все дальше в глубину парка, пока в очень затененной его части не увидала идущего к ней мужчину среднего роста в малиновом кальпаке[9], подпоясанного кашемировым кушаком; узнав его черные усы и ровный блеск зубов, Ровена вздрогнула…
— Вы… — выдохнула она, когда они сошлись. — Я не знала, что вы здесь…
Она глядела на него с неким благоговейным страхом — второе за день свидание внушило ее воображению, что встреча в парке была порождением абсолютной силы его личности, его воли и способности влиять на события; и она промолвила:
— Эта наша встреча вправду необычайна: я искала грезы…
— Я помешал?
— О, нет — так Саул, разыскивая отцовских ослиц, нашел царство[10], Генри.
— Царство и трагедию.
— Ах, какой же вы мрачный человек! Но лучше умереть царем, чем жить крестьянином, не так ли? — она чуть склонила голову набок, улыбаясь нежно и заискивающе.
И он:
— Не лучше ли умереть «богиней», чем жить «женщиной»?
— Искуситель, искуситель.
— Я задал вопрос.
— А я ответила! В Неаполе, через месяц, — и однако, если бы Ровена внимательно глянула в себя, она нашла бы, что ее ответ месяц спустя не слишком отличался бы от сказанного в эту ночь; но время и место были полны музыки и волшебства, тени в лунном свете веяли грезами, и Ровена с тайным беспокойством вернулась к предмету беседы, флиртуя, поигрывая этим острым оружием с мистицизмом и меланхолией, наполовину ребяческими и всецело женскими.
— Мы все время встречаемся! — заметила она. — Что же нас заставляет?
— Физика учит, — ответил он, — что некоторые атомы тяготеют друг к другу. Они неразделимы. То же и в сфере духа.
— Значит, мы все подчинены Закону?
— Атомы подчинены химическому принуждению; духи подчиняются велению Провидения.
— Так что, к примеру, наша встреча сейчас…
— Погодите, — сказал он, протягивая руку, — может быть, вот ее объяснение…
Они стояли в древесной аллее, окруженной живой изгородью аралий; аллея шла под уклон и немного повыше влюбленных стоял павильон, размещенный у стены; Дарнли со словами «Вон там» указывал вниз, где в свете двух мавританских фонарей виднелось вдалеке какое-то испещренное пятнами животное, грациозными прыжками мчавшееся к ним по аллее.
Глаза Ровены, расширившись, устремились на зверя.
— Что это за… — прошептала она.
— Леопард с озера Цана…[11]
— Сбежал из зверинца?
— Очевидно. В этих лесах немало…
— Но он все ближе!
— Вы не боитесь? Una lonza leggiera е presta molto, che di pel mac…[12]
— Генри!
— Вот и наше снадобье…
— О, не таким же способом, конечно! — и она слегка подалась назад, видя, что лоснящееся, шелковистое, гибкое создание, зловещее в своей красоте, быстро приближается.
— Однако, — проговорил Дарнли, — аллею позади перегораживают павильон и стена, прохода в живой изгороди также не видать: боюсь, мы в ловушке… Но и будь здесь выход, леопард догнал бы нас, попытайся мы бежать.
— Спасите меня — умоляю!
— Вы настаиваете?
— Разумеется!
— Но как?
— Вы не вооружены?
— Нет… у меня только это… — сказал он, отцепляя от пояса изогнутое лезвие крошечного индийского кинжала, игрушку с агатовой рукоятью. — Но он лишь способен поранить, а рана, без сомнения, приведет зверя в бешенство…
— Генри! Как близко! Он остановился! смотрит на нас!
— Пусть смотрит. Со стороны может показаться, что вы взволнованы…
— Нет! Нет! Я не взволнована… Но спасите меня…
— Мы можем сейчас же покончить…
— Это ужасно! Спасите меня, молю!
— Вы все же настаиваете?
— О да! — произнесла она, не понимая, как мог он ее спасти, но с давних пор убежденная в способности его воли творить чудеса; он и впрямь перевел взгляд со зверя на нее, проговорив:
— Я могу спасти вас, но лишь одним путем — утратив часть себя. Скажите же, долго ли мне после этого придется ждать?
— Утратив часть?.. Я не пони… В любое время, когда захотите! Только спасите меня от…
— Завтра?
— Смотрите — он снова бежит к нам! Да! В любой миг…
— На рассвете?
Зверь был уже в трехстах футах от них.
— Да!
— Вы согласны?
— Да, да… Смотрите!
— Вы обещаете?
— Да!
Дарнли без дальнейшего промедления поднял кинжал; три быстрых удара разрезали у плеча его кафтан, и он рывком оторвал и бросил на землю рукав, оставив руку обнаженной; после чего граф, в такой же степени ученый анатом, в какой и охотник-космополит, знакомый с привычками животных, погрузил лезвие в свою плоть в той точке плеча, где плечевая кость соединяется с лопаткой в головке суставного гнезда, затем рассек ближайшие сосуды, мышцы, надкостницу, а после, искусно повернув кинжал, вставил острие между хрящами сустава. Его действия были такими молниеносными и одновременно точными, что он почти закончил операцию, прежде чем Ровена, побледневшая от удивления, успела понять, что происходит; и только когда она заметила поток крови, хлынувший по сделавшейся белой руке, увидела его сурово сжатые челюсти, точно высеченные из гранита, она все поняла и издала крик, а зверь, нюхавший воздух едва ли в шестидесяти футах от них, громко заскулил…
9
…
12