Высокий, стройный, подтянутый. Голубоглазый. Русоволосый. Принц.
А нашёл себе лягушку, которую сколько ни целуй, не превратится в принцессу.
Я покорно закрываю за ним дверь. Упираюсь лбом в холодный металл.
Нет, слёз не будет — я давно разучилась плакать.
Я беру ноутбук и иду работать.
Хотите знать, что происходит?
Что за брак у нас такой странный?
Что я за баба такая, что позволяю подобное?
Вы просто не знаете мою историю.
Но я расскажу, если у вас есть желание слушать.
Не осуждать, не учить меня жизни (поверьте, у меня по ней одни пятёрки, а уроки были трудными), не рассказывать мне сказки о добре и зле, справедливости и любви, презрительно не фыркать.
Да, вы, конечно, не такие, как я.
А я — такая. Я плохая девчонка. Я — Бледная поганка. И это моя история.
2
Не помню кто и когда первый раз назвал меня Поганка.
Может, бабка, когда гоняла меня по комнатам скакалкой, приговаривая: «Посмотрите на неё, она ещё уворачивается, поганка!».
Может, директор школы. Та ненавидела меня куда сильней.
«Ах ты, поганка!» — шипела она, раздувая от злости ноздри.
А может, первым был кто-то из одноклассников, что, толкнув рюкзаком, небрежно бросил:
— Подвинься, Поганка!
Так и повелось: Поганка то, Поганка сё.
Ну а бледная — потому что бледная. Худая, сутулая, с неестественно белой кожей. Нездоровой, бескровной. Мертвецкой.
Так и понеслось.
— Спросите вон у той бледной поганки.
— Эй, бледная поганка, ты сегодня дежурная.
— А пошли все к Бледной поганке, она в центре живёт.
Говорят, если в детстве тебя не любили, то и потом ничего путёвого не выйдет.
Не знаю, почему, когда моей матери принесли в роддоме пищащего красного червячка в пелёнках, у неё не проснулся материнский инстинкт. Тогда я точно была не лучше и не хуже других таких же червячков, только ими умилялись, восхищались, баюкали, целовали в пухлые щёчки. Меня — кормили. Ну и на том спасибо.
Не знаю, чем я не понравилась матери тогда. В тридцать два вроде уже не выбирают. Ждут, надеются, радуются тому, что дают. Это не случайная беременность в восемнадцать. Не залёт на взлёте карьеры. Не обуза — пятый рот в многодетной семье. Я была первой, единственной и… нелюбимой. Но точно знала, за что мать ненавидела меня потом.
За некрасоту.
— Господи, у других дети как дети, а у меня чистая лягушка, — приговаривала она, с брезгливостью срывая с меня бант.
Наверное, это было моим первым осознанным воспоминанием — ощущение собственной непривлекательности. Понимание, что именно со мной не так, пришло потом.
Большеротая, с широко расставленными глазами, длинным утиным носом.
— Ну и нос, — приговаривала бабка, — на семерых рос, да одной достался.
Нет, это была не та большеротость, что с возрастом превратится в шикарный голливудский оскал Джулии Робертс, Энн Хэтэуэй или Камерон Диас. Не широко расставленные глаза Кейт Мосс или Натальи Водяновой. Не властный характерный нос Барбары Стрейзанд или Мэри Стрип.
Это были некрасивый большой рот. Некрасивые маленькие глаза. Некрасивый нос уточкой. И некрасивая девочка, которую стеснялась даже собственная мать.
Зачем она решила меня родить, когда ей припеваючи жилось и без меня? Инфантильная, легкомысленная, по-детски эгоистичная, всю жизнь прожившая на содержании у жестокой властной матери, внучки знаменитого адмирала, наверное, она решила, что я буду живой куклой, которую она будет наряжать и хвастаться.
Что я буду такой же темноволосой красавицей с газельими глазами, как она.
И эта идея так ей понравилась, что она быстренько с кем-то переспала в своём «Национале» (по знакомству бабка устроила её администратором в гостиницу, и это была единственная работа моей матери за всю жизнь), придумала мне, как ей казалось, шикарное имя — Юнона (Юнона Тарханова ну, звучит же?), легко и без проблем родила. Но что-то пошло не так.
Что такое быть некрасивой, я поняла в три года.
Не обманывайте себя, что красота — это относительно. Не говорите мне: «Вот я тоже…». Нет, вы не тоже, если в три года мальчик не вырвал свою руку из вашей и не сказал: «Я с ней танцевать не буду, она страшная». Даже трёхлетние дети понимают, что красиво, а что нет.
С этим бесполезно бороться. На это бессмысленно обижаться. Это не имеет никакого отношения к самооценке. Это всё равно, что родится без рук или без ног. Некрасивая — это объективно. Это диагноз. Это приговор.