720 Развеселил врача. Он говорил, смеясь,
Что он нашел меня повергнутым в затменье,
В котором медициною «виденья,
Галлюцинации, какие-либо сны
Всерьез и навсегда запрещены.
Возможно, после, но уж не в момент
Коллапса».
Но ведь я же умер! «Нет, —
Он улыбнулся („как ему не лень?!“), —
Тень смерти, мистер Шейд, и даже — полутень{99}.»
Но я не верил и в воображеньи
730 Прокручивал все заново. Со сцены
Опять сходил я, чувствуя озноб
И жар, и лед, и снова этот сноб
Вставал, а я валился, но виной
Тому была не трубка, — миг такой
Настал, чтоб ровный оборвало ход
Хромое сердце, робот, обормот{100}.
Виденье пахло правдой. В нем сияли
Затейливость и непреложность яви.
Виденье было. Времени поток
740 Сместить его отвесности не мог.
Наружным блеском{101} городов и споров,
Как часто, утомлен, переводил я взоры
Вовнутрь и там, родник моей души, —
Сверкал бесценный друг! И в сладостной тиши
Я узнавал покой. И наконец, возник,
Казалось мне, его прямой двойник.
То был журнал: статья о миссис Z.{102},
Чье сердце потеснил на этот свет
Хирург проворный крепкою рукой.
750 В беседе с автором «Страны за Пеленой»
Порхали ангелы, похрапывал орган
(Был список гимнов из Псалтыри дан),
И голос матери, чуть слышный, и узор
Церковных витражей, и под конец — простор
И сад, как бы в тумане, — «а за ним
(Тут я цитирую) неясно различим,
Возвысился, белея и клубя,
Фонтан. И я пришла в себя.»
Вот безымянный остров. Шкипер Шмидт
760 На нем находит неизвестный вид
Животного. Чуть позже шкипер Смит
Привозит шкуру. Всякий заключит:
Сей остров — не фантом. Фонтан наш точно так
Был верной метой на пути во мрак, —
Мощнее кости и прочнее зуба,
Почти вульгарный в истинности грубой.
Статью писал Джим Коутс. Я Джиму позвонил,
Взял адрес{103} и проехал триста миль
На запад. И приехал. И узрел
770 Веснушки на руках и подсиненный мел
На голове, услышал страстный всхлип
Притворной радости. И понял я, что влип.
«Ах, право, ну, кому бы не польстила
С таким поэтом встреча?» Ах, как мило,
Что я приехал. Я все норовил
Задать вопрос. Пустая трата сил.
«Ах, после как-нибудь.» Дневник и все такое
Еще в редакции. И я махнул рукою.
Ел яблочный пирог — еще бы, я в гостях,
780 Уж так положено. Какая глупость! «Ах,
Неужто это вы, неужто я не сплю?
Я так люблю ваш стих{104} из „Синего ревю“, —
Ну тот, что про „Мон Блон“{105}. Племянница моя
Взбиралась на ледник. Другую пьеску я
Не очень поняла. Ну, то есть смысл стиха, —
Поскольку музыка… Я, впрочем, так глуха!»
Да как еще! Я мог бы настоять
Я мог ее заставить рассказать
О том фонтане, что «за пеленой»
790 Мы оба видели. Но (думал я с тоской)
То и беда, что «оба», ведь она
Вопьется в это слово, словно в знак
Родства священного, в мистическую связь,
И души наши, трепетно слиясь,
Как брат с сестрой, замрут на самой грани
Инцеста нежного. «Ну-с, — молвил я, — пора мне.
Уж вечер…»
К Джиму я заехал по пути.
Ее записок он не смог найти,
Зато в стальном шкапу нашлась его статья.
800 «Все точно, даже слог ее оставил я.
Тут, правда, опечатка{106}, — из пустых:
Вулкан, а не фонтан. Величественный штрих.»
Жизнь вечная, построенная впрок
На опечатке! Что ж принять урок
И не пытаться в бездну заглянуть?
И тут открылось мне, что истинная суть
Здесь, в контрапункте, — не в блажном виденьи,
Не в том наобортном совпаденьи,
Не в тексте, но в текстуре, — здесь нависла —
810 Нет не бессмыслица, но паутина смысла{107}.
Да! Будет и того, что жизнь дарит
Язя и вяза связь, как некий вид
Соотнесенных странностей игры,
Узор художества, которым до поры
Мы тешимся, как те, кто здесь играет.