Голос Форка стал чуть взволнованнее.
— Что моя жена, которая была на сносях, сделал вам? Что сделали его старые родители? — при этих словах, Форк кивнул на стоящего рядом воина. — А потом ваши люди пошли на святую землю, осквернили капище и увезли золотого бога и святые обереги…
— Кто такие гар-ра? — не понял я.
— Вы их называете медведями. Ермолай обещал нам, что вы, люди, никогда не нарушите своего обета…
Стоявший рядом шаман вдруг довольно громко сказал на своем языке, и по интонации мне показалось, что он выругался.
— Как, по-твоему, поступили бы вы, если подобное сотворило наше племя? — снова задёр голову Форк, и сталь в его голосе зазвучала явственнее. — Молчишь? Я не обвиняю тебя. Ты, я вижу, великий воин, достойный человек. Но будь ты на нашем месте…
— Вы убили работников солеварни. Неужели они виноваты в том, что какой-то вор…
— Следы этих воров вели сюда. Мы слышали, что вы, люди, весьма не равнодушны к золоту. Оно ослепляет ваш разум.
— Я вас понимаю. Но вы, кажется, уже получили достойную плату за нанесенное оскорбление, — я кивнул на висящие тела людей. — Потому прошу оставить сие место…
— Если бы получили! Мы до сих пор не нашли золотого Боранна, потому находимся здесь.
— А если я верну вам фигурку вашего бога? Вы уйдёте с нашей земли?
Гоблины встрепенулись.
— Ты знаешь, где она?
— Возможно, — уклонился я от прямого ответа.
— Вернёшь — мы уйдём.
— Слово?
И вот тут произошло кое-что непредвиденное: сначала я услышал крики, а потом увидел, что в солеварню из-за холмов с запада заскочил Холодок с напарником. И тут же на подмогу поднялись остальные двое ратников. Они яростно набросились на гоблинов, сидящих в засаде.
Форк с удивлением в глазах посмотрел назад, а потом резко повернулся ко мне.
Мы несколько мгновений смотрели друг на друга, не зная, что предпринять. Первым не выдержал воин, стоящий рядом с вожаком гоблинов. Он выхватил топорик и почти без замаха метнул в меня.
Бросок был неудачен. Оружие лишь скользнуло по плечу.
Выстрелить из лука я не успевал. Я даже не успевал выхватить мечи, потому прыгнул вперёд, стараясь сшибить нападавшего гоблина своим телом. Тот был довольно проворным малым и змеёй скользнул в сторону.
Я выпустил из рук лук и стрелу и потянул клинки из ножен.
Шаман, стоявший слева, взмахнул своей кривой палкой, и открыл, было, рот, чтобы произнести свои заклинания, как я его атаковал. «Кошкодёр» воткнулся в его голову, рассекая её напополам. И снова как всегда клинок «впился» в плоть.
Сзади с диким криком, от которого обычно у неподготовленного солдата наступает некий ступор, набросился Форк. Я видел, как второй воин постарался зайти со спины.
Вожак гоблинов был весьма искусным бойцом. Его короткий меч мелькал в воздухе со скоростью стрекозиных крыльев.
Удар. Блок. Финт. Снова удар.
Я чуть растерялся. Тут ещё надо было держать в поле зрения второго врага. Да к тому же, словно на зло, заныла нога, отвлекая от ритма битвы.
Удар. Ещё удар.
Остаётся одно: подставится.
Я быстро рассчитал варианты и принял решение. Упал на колено, словно споткнулся. Руки с мечами опустились на землю. Ладони обжёг холодный снег.
Форк яростно вскрикнул и замахнулся, рассчитывая разрубить мою голову.
Пожалуй, его очень удивило, что ни моей головы, ни меня самого не оказалось на месте. Я видел по-детски изумлённые глаза, когда фальшион прошил его грудь насквозь. Кожаная куртка громко лопнула, пропуская острое лезвие. Я надавил второй рукой на яблоко гарды, загоняя меч как можно глубже.
Второй воин успел подобрать свой топорик и отважно бросился в бой. В его лице не было и следа страха, и меня это снова несколько насторожило.
С такими лицами бьются или сверры, или безумцы.
Я толкнул тело Форка и он медленно сполз с фальшиона. Снег под его спиной быстро таял, окрашиваясь в багровые тона.
Удар. Я блокировал саксом. А потом нанёс последний удар, разрубая шлем, а под ним и мощный гоблинский лоб.
Вот и всё.
Я подобрал лук и посмотрел в сторону солеварни.
Там был весьма жаркий бой. Стрелять было опасно, поскольку мог легко задеть своих же.
Я бросился бежать к строениям. По снегу это делать было весьма тяжело.
Через пару минут, достигнув небольшой избы, я остановился и выпустил «молнию» в одного из гоблинов. Золотая стрела пробила куртку, оставляя на спине громадную дыру. Тело отбросила на несколько саженей в сторону.
Кое-кто из турора бросился ко мне. Я успел ещё раз выстрелить и схватился за мечи.
Воины были несколько неуклюжи. Справится с ними, не составило труда. И когда я покончил с нападавшими, то выяснилось, что сражаться больше не с кем.
Мы осмотрелись, а потом я подошёл к Холодку и схватил его за грудки:
— Тебе когда было сказано атаковать? — эмоции захлёстывали меня через край.
Я чувствовал себя предателем по отношению к Форку и его племени. Словно, это я напал на деревню и разграбил их храм.
— Но…
— Ещё раз проявишь подобное геройство, и я отрежу тебе уши.
Лицо Холодка снова стало каменным. Но смотреть глаза в глаза он не смог. Просто не осилил.
Хотя я и так понимал, что мой взгляд не всем приятен.
— Все целы? — сухо спросил я, отталкивая в сторону Холодка.
Ратники оглядели себя и по одному доложили, что целы.
Мы подошли к часовне, и Игорь первым открыл дверь.
В нос ударил неприятный запах человеческих испражнений. Когда глаза чуть привыкли к темени помещения, мы увидели несколько стонущих тел.
Ратники ошеломлёно смотрели то на людей, то друг на друга. Никто не решался сделать шаг навстречу людям, словно перед нами были прокажённые.
Я вытянул стрелу и зажёг её конец заклинанием. Помещение озарилось ярким жёлтым светом и нам наконец открылась вся картина…
— У каждого из них перерезано пяточное сухожилие на правой ноге, — говорил чуть позже Игорь. — Это, чтобы убежать не смогли.
Мы с ним стояли в стороне от тех семерых несчастных работников солеварни, которых заперли в часовне, словно свиней в хлеву. Добрыня вместе с Семеном стояли над изувеченным телом Лады, молоденькой жрице Света, принявшей обет и служащей здесь на Солёном озере. Её серое чистое платьице, расшитое символами Церкви, чуть развевалось на ветру, обнажая мертвенно белую кожу голеней. Глаза на лице были грубо выколоты, и почерневшая кровь засохла на некогда милом лице.
— Её убили, чтобы не смогла повредить своим «колдовством» гоблинам, — продолжал свой рассказ Игорь. — Наверняка это шаманы науськали Форка подобное сделать. Турора трусливы по отношению к тому, что связано с магией. И особенно боятся Церковь. Они всегда полагали служителей культа за сильных колдунов. А тут…
Я вдруг тоже подумал, что и сам, пожалуй, с недавнего времени не люблю магов, колдунов и тому подобных людишек. Мне хорошо запомнилось, что вытворял в Орешке Гудимир Бельский со своими врагами. Но гоблины убили Ладу, да ещё в часовне на Алтаре Света, не из-за страха.
— Это плевок в нашу веру, — возразил я, продолжая очищать меч от засохшей крови. — Мы им, а они нам.
Сказал это, а сам вдруг вспомнил разговор с Туром по поводу Дара Тенсеса и степени веры. Выходит, что у Лады её было не достаточно для воскрешения.
Даже вдруг смешно стало. Интересно, а Дар хоть существует, или это глупости.
Бернар бы сказал, что её Искра вполне может воскреснуть в новом теле. И многие в это верят, когда видят, что их родные и близкие не оживают.
Значит, — говорят они, — это тело было плохим. Особенно, это часто говорят, когда человек погибает насильственной смертью. И тогда ему (умершему) предоставят новое тело.
Начнёт всё с начала: младенец, ребёнок, подросток, юнец и вот глядишь — зрелый человек.
Непонятно только, что с памятью. Неужто из-за перерождения всё из неё стирается набело?
Да глупости это всё! То, что есть чистилище, я не сомневался. Но вот воскрешение! — это уж дудки. Дар Тенсеса — это враки. Никто не в состоянии победить смерть. Иначе все воины сломя голову толпами кидались бы в гущу битвы, тут же воскресали, снова гибли и так до скончания мира… А так страх самой смерти заставляет элементарно заботиться о своей безопасности.