— А они ничего не сказали про то, почему там машины снуют туда-сюда? — спросил я.
— Они говорят, что ни черта там не снует. Иногда заруливают на площадку переночевать — и то не часто.
— Скажи, где ты взял кокаин, Спенсер? — забрызгал табачной слюной Джей-Ди. — Тебе в кутузке бы сидеть за хранение наркотиков. А может и не только за хранение. Сотня килограмм — это не себе в нос, это на продажу. Я так прикидываю.
— А прикидываешь ты тем местом, на котором сидишь.
— Заткнись! Коп из штата не всю жизнь прикрывать тебя сможет!
— Хватит время терять, — сказал Лундквист. — Нам нужно найти убийцу.
— А откуда мы знаем, что это не Спенсер? — спросил Генри.
— А откуда мы знаем, что это не ты? Или не я? В общем, хватит ерунду пороть. Давайте делом заниматься.
— Конечно, Брайен, конечно, — осадил себя Генри. — Что у тебя еще?
— Мальчик был убит двумя выстрелами в грудь. Пули — «магнум» триста пятьдесят седьмого калибра. Одна пуля пробила сердце и застряла в позвоночнике. Другая прошла насквозь и вышла под левой лопаткой.
— Мы обнаружили ее в стене, — сказал Джей-Ди.
— Из чего стреляли в Вальдеса? — спросил я.
— Из пистолета тридцать восьмого калибра, — ответил Лундквист.
— У Эстэвы есть оружие?
— Не зарегистрировано.
— Я говорю вам — Эстэва чист, — сказал Генри. — Чего ради ему отдавать оружие, из которого было совершено убийство, какому-то слабоумному семнадцатилетнему пацану?
— Своеобразный подарок — отдать ребенку пушку, из которой убили его отца.
— Во-во. И посадить этого ребенка в грузовик, груженный кокаином, грамм которого уходит за сто долларов.
— В словах Генри есть смысл, — сказал Лундквист.
— Ага, Эстэве только и надо, чтобы мы так подумали. Для этого он и использовал парнишку, — ответил я.
— Если использовал. Пока мы эту сказку слышали только от тебя, — заявил Генри.
— Зачем мне было ее сочинять?
— Для своей долбаной газеты. Они уже хренову кучу лет воют о торговле кокаином в Уитоне. Они наняли тебя, ты покрутился-повертелся, что-то вынюхал, а затем объявился с целым центнером кокаина и вешаешь его на Эстэву.
— Хорошо газетка пойдет. — Сержант снова сплюнул в стаканчик коричневые слюни.
— Ну ладно, Эстэва вам на роль убийцы не подходит. Есть другая кандидатура? — спросил Лундквист.
— Бейли многим не нравился, — пожал плечами Генри.
— И его сын тоже? — поинтересовался я.
— Не вали все в одну кучу. Может, между их убийствами и есть связь, а может и нет.
— Тогда назови, кому конкретно не нравился Бейли? — надавил на Генри Лундквист.
Генри развалился в своем кресле, упершись грязной подошвой в край стола.
— Нет у меня желания трепать лишнего, но только Бейли погуливал.
— Женщины?
— Было несколько. Об этом почти никто не знает, и меня тоже не касалось, чем он занимается в свободное время, но...
— Имена, — потребовал я.
— Пока у нас нет никаких имен. И я не уверен, что вообще стал бы их при тебе выкладывать, даже если б и были.
— Если нет имен, откуда вы знаете, что Бейли погуливал? — спросил Лундквист.
— Да что ты, не понимаешь? Базарят мужики друг с другом, шуточки там разные отпускают, намеки всякие, сам знаешь.
— И ты думаешь, что Бейли убила одна из его подружек?
— Почему бы и нет? Или ее муж. Всякое бывает.
— Своего убийцу парнишка сам впустил в дом. Дверь не взломана, окна целы, — сказал я.
— Или ее, — уточнил Джей-Ди.
— Найдем убийцу Бейли, и он нам наверняка скажет, кто убил пацана, — сказал Генри.
— Может, Кэролайн? — подал мысль сержант. — Может, она застукала Бейли с кем-то?
— Я так полагаю, его пришила Мадонна. За то, что ему не нравилось, как она поет, — зло произнес я.
— Опять шуточки? — спросил Генри.
— Да вся эта сцена — сплошной цирк. Эстэва перегоняет туда-сюда кокаин, как воду по каналам, а вы сидите здесь клоунами и развлекаете нас байками про таинственных любовниц и любовников. И я вот все никак понять не могу, то ли вы действительно такие кретины, какими кажетесь, то ли Эстэва вас давно купил и перекупил со всеми потрохами. Или и то и другое вместе... Сдается мне, что и то и другое вместе.
— Ах ты сучий выродок, ты что такое мелешь? — подскочил со стула сержант и потянулся к моей рубашке. Я схватил его за запястье.
— Брось, сержант, — крикнул ему из-за стола Генри.
Рука сержанта дрожала от напряжения, когда он пытался дотянуться до меня. Лундквист поднялся и вклинился между нами. Он ничего не сказал. Он просто стоял и ждал. Я отпустил запястье сержанта. Тот задом попятился от Лундквиста.
— Мы еще увидимся, умник, — пообещал он мне.
— Не теряю надежды, — ответил я.
— Что-то мне это совсем не нравится, — сказал Лундквист и повернулся к Генри: — Созвонимся.
— Пошли, — сказал мне Лундквист. Он открыл дверь и отступил в сторону, чтобы пропустить меня вперед.
На пороге я обернулся и сказал Генри и Джей-Ди:
— Шерше ла фам.
Лундквист шагнул за мной и закрыл дверь.
— Это нам не помогло, — сказал Лундквист, подходя к машине.
— Может быть. Но и не пошло во вред?
— Не знаю. Вряд ли они захотят сотрудничать.
— И сейчас не хотят.
— Я склоняюсь к Эстэве, — сказал он.
— А они нет.
— У них на вас зуб.
— Может, потому, что я подобрался близко к тому, к чему они не хотят никого подпускать?
— Может быть, будьте осторожней.
Он сел в свою патрульную машину и уехал.
Глава 26
Когда я пришел навестить Кэролайн Роджерс в больнице, она сидела на кровати в белой ночной рубашке с голубой лентой на шее и смотрела по маленькому телевизору какую-то мыльную оперу. Волосы были зачесаны назад, губы подкрашены. В палате стояли цветы.
— Здравствуйте, — сказал я.
Медленно повернув голову, она остановила взгляд на мне.
— Здравствуйте, — прозвучало в ответ на мое приветствие.
Я протянул руку, взял ее ладонь и задержал в своей.
— Я чувствую себя хорошо, — заговорила она, как будто отвечая на вопрос. — Немного какая-то вялая, врач говорит, это после шока. Но я-то знаю, что мне дают транквилизаторы. — Говорила она внятно, но медленно, голос звучал тускло и безжизненно.
Я продолжал держать ее руку в своей.
— Когда я занята чем-нибудь, смотрю телевизор, или завтракаю, или крашу губы, все в порядке. — Она слегка улыбнулась, повернув в мою сторону голову на подушке. — А когда думаю... о будущем... или... я...
В глазах появились слезы, она медленно вытерла их тыльной стороной ладони.
— Я не знаю, как я буду жить дальше.
— Будете.
— Как?
— Вы сильная, вы молоды. Вы обязательно выкарабкаетесь. И будете жить.
В глазах опять скопились слезы, но она не обращала на них внимания.
— Почему я хочу жить?
— Не знаю. Если б я пережил такое, как вы, я бы тоже, наверное, удивлялся этому желанию в себе, — сказал я, присев к ней на кровать.
— С вами было такое?
— Пережил ли я такое, как вы?
— Нет. Вас никогда не мучила мысль — зачем жить?
— Мучила.
— Но вы остались жить?
— Да.
Она тихо плакала. Я придвинулся к ней и обнял. Приподнявшись с подушки, она прислонилась ко мне, положив голову на плечо, слезы текли по моей шее.
— Почему?
— Почему не умер? Не знаю. Может, потому, что знал, что выкарабкаюсь, что в жизни есть что-то такое, ради чего стоит жить. А может, просто из любопытства — посмотреть, что будет дальше.
— Кошку спасло любопытство, — проронила она.
— И из всего этого я вынес, что, когда жизнь разбивается, ее можно склеить заново. И станет лучше.