Он не договорил, потому что Каин ударил его сзади. Тем самым оружием, которым он убил своего брата в пьесе (хотя и не на самом деле). И даже если это была не настоящая дубина, а бутафорская безделица для сцены, все равно она весила достаточно, чтобы сбить с ног крестьянина. Тот выронил бутылку, качнулся вперед и чуть не свалился с помоста.
В темноте возникло движение.
– Оставь Тома в покое! – закричал кто-то.
– Он дело говорит!
– Ты получишь за Тома!
Впрочем, помощь пока не требовалась: выпрямившись, Том отшагнул вправо и огляделся, пошатываясь, вокруг, будто не понимал, где находится и как сюда попал. К прискорбию, вмешался Господь Бог. Вероятно, не перенеся унижения, нанесенного словами крестьянина, он выступил вперед и прижал большой палец ко лбу несчастного Тома, дабы отметить его печатью падшего, погрязшего в грехе человека. Со своей стороны Том был крайне несогласен с подобным обращением: он замахнулся на Всевышнего кулаком, и едва братья Пэрэдайз навалились на протестующего фермера, на сцене образовался настоящий кавардак. То и дело раздавались звуки глухих ударов, вскрики и проклятия.
Толпа ждала этого момента, когда с благочестием драмы было наконец покончено, момента, сулившего радости потасовки. Несколько зевак взобрались на ходившую ходуном сцену и ввязались в драку. Все происходило в кромешной темноте, не считая неровного света факелов. Очень скоро в качестве оружия в ход пошел сценический реквизит: охапка веток, изображавших кусты, где было спрятано тело Авеля, и камень из парусины, за которым Господь ожидал своего выхода. Некоторые из тех, кто еще не присоединился к всеобщему действу, определенно подумывали об этом, в то время как остальные пытались оттащить их назад, и вокруг уже развязывались драки поменьше.
Я потянул Джека за рукав.
– Нам пора, – сказал я.
Навидавшись стычек на улицах Лондона – с их пьяными новичками и отставными ветеранами, утратившими сноровку, но знающими толк в беспорядках такого рода, – я понимал, что лучшее место в шумной драке – это быть подальше от нее.
– Давай подождем, посмотрим, что будет, – предложил Джек.
– Нет, Джек.
– Становится интересно!
– Нет, Джек, – повторил я, а потом добавил: – Здесь не может произойти ничего интересного. Это безмозглая деревенщина. Только посмотри на них. Хлеба и зрелищ, вот и все их интересы.
– О чем это ты толкуешь, приятель? – послышался хриплый голос справа.
– Да ничего особенного, – ответил я, отодвигаясь влево и предоставляя Джеку возможность поплатиться за свое любопытство.
Впрочем, всеобщая давка и непроглядный мрак сделали мое отступление весьма затруднительным, и вот я почувствовал, как меня схватили за шиворот.
– Повтори, что ты сказал! – послышалось за моим плечом.
– Сперва отпусти.
– Ну да, чтобы ты удрал. Так что ты там сказал?
Ворот больно сдавил мне горло. Меня обдало нетрезвым дыханием этого джентльмена, и я подумал, что мы оба привлекаем излишнее внимание тех, кто не очень интересовался происходящим на сцене.
– Что именно?
– О нас, деревенских.
– Что за надобность мне повторяться, если ты все слышал?
– Потому что – я – так – сказал!
Каждое слово крестьянин сопровождал грубым рывком за мой ворот взад-вперед.
– Отлично, – отозвался я, стараясь держаться с достоинством, и уже собирался принести ему извинения, как меня посетила одна глупая идея.
И если поначалу я желал убраться подальше от этой суматохи на площади, то теперь чувствовал себя задетым. Почему бы его не проучить, высказав все, что я думаю на самом деле?
Я сказал, что мы с другом окружены индивидуумами определенного сорта, а именно…
– Я покажу тебе, что именно, если ты не начнешь говорить по-английски!
– А именно болванами и сельскими дурнями!
Получив пинок коленом, я растянулся на мощенной камнями земле.
– Я еще не закончил… невоспитанными, невежественными…
Крестьянин принялся пинать меня ногами по ребрам. Несколько свидетелей этой сцены присоединились к нему. Среди них были и женщины, несомненно не меньше мужчин взбешенные клеветой по поводу их деревенских нравов. И я думаю, если бы бившие меня не промахивались, в темноте то и дело попадая друг в друга, все могло бы обернуться гораздо хуже.
Впрочем, меня спасло то обстоятельство, что я актер (Ник Ревилл к вашим услугам!), а актер обязан знать, как принимать удары на сцене и в жизни. Однажды, когда у меня появилась небольшая роль в труппе лорд-адмирала, я наблюдал за репетицией и упал с галерки театра «Роза» прямо к ногам зрителей, занимавших дешевые нижние места. Все, чем я поплатился, была пара синяков и бурные аплодисменты. А когда один актер колотит другого на сцене дубиной или колет его мечом, вовсе не подразумевается, что удары эти безобидны. Так что мне прекрасно известно, что ключевой момент в подобных ситуациях – это быть уступчивым и не предпринимать никаких ответных действий.