Бледный огонь

Я был дитя, когда умерли мои родители. Оба были орнитологи. Я так часто Пытался их вообразить, что ныне У меня тысяча родителей. Как грустно они Тают в собственных добродетелях и удаляются, Но иные слова, случайно услышанные или прочитанные, — Такие как «больное сердце» — всегда относятся К нему, а «рак поджелудочной железы» — к ней.

Любитель прошлого: сбиратель остывших гнезд. ⁰⁸⁰ Здесь была моя спальня, отведенная теперь гостям. Здесь, уложенный в постель горничной-канадкой, Я прислушивался к жужжанию голосов внизу и молился, Чтобы все всегда были здоровы, Дядья и тетки, горничная, ее племянница Адель, Видавшая Папу, люди в книжках и Бог.

Меня воспитала милая эксцентричная тетушка Мод, Поэтесса и художница со склонностью К конкретным предметам вперемежку С гротескными разрастаниями и образами смерти. ⁰⁹⁰ Она дожила до крика нового младенца. Ее комнату Мы оставили нетронутой. Там все мелочи Складываются в натюрморт в ее стиле: пресс-папье Из выпуклого стекла с лагуной внутри, Книга стихов, открытая на оглавлении (Мавр, Месяц, Мораль), грустящая гитара, Человеческий череп; и из местной «Стар» Курьез: «Красные носки» победили «Янки»[1] 5:4 Гомером Чэпмена[2]— приколотый кнопками к двери.

Мой Бог умер молодым. Богопоклонство я находил ¹⁰⁰ Унизительным, а доказательства — неубедительными. Свободному не нужен Бог — но был ли я свободен? Как полно я ощущал природу прилепленной ко мне, И как мое детское нёбо любило Полурыбный-полумедовый вкус этой золотой пастилы! Книжкой картинок мне в ранние годы служил Расписной пергамент, которым оклеена наша клетка: Лиловато-розовые кольца вокруг луны, кроваво-оранжевое солнце, Двойная Ирида и это редкое явление — Ложная радуга, — когда, прекрасное и странное, ¹¹⁰ В ярком небе над горной грядой одинокое Овальное опаловое облачко Отражает радугу, следствие грозы, Разыгранной где-то в далекой долине, — Ибо мы заключены в искуснейшую клетку.

А еще есть стена звуков, еженощная стена, Возводимая осенью триллионом сверчков. Непроницаемая! На полпути к вершине холма Я останавливался, заполоненный их исступленной трелью. Вот свет у доктора Саттона. Вот Большая Медведица. ¹²⁰ Тысяча лет тому назад пять минут равнялось Сорока унциям мелкого песка. Переглядеть звезды. Вечность впереди И вечность позади: над твоей головой Они смыкаются, как гигантские крылья, и ты мертв.

Обычный мещанин, я полагаю, Счастливее: он видит Млечный Путь, Лишь выйдя помочиться. Тогда, как и теперь, Я шел за собственный свой страх и риск — иссеченный ветвями. Подкарауленный подножкой пня. Хромой и толстый астматик, ¹³⁰ Я никогда не бил мячом об землю на бегу и никогда не заносил биты.

Я был тенью свиристеля, убитого Мнимой далью оконного стекла. Имея мозг, пять чувств (одно неповторимое), В остальном я был лишь неуклюжим монстром. Во сне я играл с другими детьми, Но, по правде, не завидовал ничему — разве что Чуду лемнискаты, отпечатанной На влажном песке небрежно-проворными Шинами велосипеда.

1

Две бейсбольные команды.

2

Термин в бейсболе. Чэпмен — знаменитый переводчик Гомера.