Выбрать главу

Именно таким внезапным мановением волшебства является поэма Шейда: мой седовласый друг, мой любимый старый фокусник всунул в шляпу колоду карточек – и вытряхнул оттуда поэму.

Обратимся же теперь к поэме. Надеюсь, что мое предисловие не вышло чересчур скудным. Прочие примечания, расположенные как построчный комментарий, наверное, удовлетворят самого требовательного читателя. Хотя эти примечания, согласно обычаю, помещены в конце поэмы, читателю рекомендуется просмотреть их в первую очередь, а уже затем, с их помощью, изучить поэму, перечитывая их, разумеется, по мере ознакомления с текстом, а покончив с поэмой, пожалуй, просмотреть их в третий раз для полноты картины. В подобных случаях я нахожу разумным во избежание канители постоянного перелистывания либо вырезать страницы и подколоть их к соответствующим местам текста, либо, что еще проще, приобрести два экземпляра книги с тем, чтобы поместить их бок о бок на удобном столе – не на тряском сооружении наподобие моего, на которое с риском водворена моя пишущая машинка, в этом убогом мотеле, с каруселью внутри и снаружи моей головы, за много миль от Нью-Уая.

Разрешите мне сказать, что без моих комментариев текст Шейда попросту лишен всякой человеческой реальности, ибо человеческая реальность такой поэмы, как эта, чересчур капризной и сдержанной для автобиографии, с пропуском многих содержательных строк, необдуманно им отвергнутых, зависит полностью от реальности автора и его окружения, привязанностей и т. д., – реальности, дать которую могут только мои примечания. Мой дорогой поэт, по всей вероятности, не подписался бы под таким заявлением, но к добру ли, к худу ли, последнее слово остается за комментатором.

Чарльз Кинбот
19 октября 1959 г.
Сидарн, Ютана

Песнь первая

Я был тенью свиристеля, убитогоЛожной лазурью оконного стекла;Я был мазком пепельного пуха, – и яПродолжал жить и лететь в отраженном небе.И также я удваивал изнутриСебя, лампу, яблоко на тарелке, —Раздвинув занавески, скрывавшие ночь,                  я давал темному стеклуРазвесить над травой всю мебель,И как было дивно, когда снег10 Накрывал весь видный мне лужок и вздымался так,Что кресло и кровать стояли в точностиНа снегу, на этой хрустальной земле!
Снимите снова снегопад: каждая плывущая снежинкаБесформенна и медленна, неустойчива и плотна,Тусклая темная белизна на бледной белизне дня,Среди абстрактных лиственниц в нейтральном свете.И после: градации синевы,Когда ночь сливает зрителя со зримым;А поутру морозные алмазы20 Изумлены: чьи это ноги в шпорах пересеклиСлева направо белую страницу дороги?Слева направо читается шифр зимы:Точка, стрелка назад; повторение:Точка, стрелка назад… Фазаний след!С полоскою вкруг шеи щеголь, рябчик облагороженный,Обретший свой Китай позади моего дома.Не в «Шерлоке Холмсе» ли он был, тот, чьиСледы повернутых вспять башмаков указывали назад?
Всякий цвет мог радовать меня: даже серый.30 Мои глаза в буквальном смыслеФотографировали. Как только я позволялИли, в безмолвном трепете, повелевал,Все, бывшее в поле моего зрения, —Домашняя ли сценка, листья карии или стройныйСтилет застынувшей капели, —Все запечатлевалось на исподе моих век,Где сохранялось час-другой,И пока это длилось, мне стоилоЗакрыть глаза, чтоб воспроизвести листву,40 Домашнюю сценку или трофеи стрех.