— Как знать?.. Но всё-таки мало вероятия.
— Я вот лежу и думаю, как бы это удрать и отомстить как следует… Когда же мы свернём шеи этим проклятым буржуа!
— Я не могу забыть того молодого парня на нашем процессе, как его… Антуан…
— Антуан Дюшен?
— О! Его, его! За какую ерунду бедняге дали три года крепости.
— Я что-то не припоминаю, Годар.
— Разве ты забыл, что ему в вину поставили оскорбление господина министра — президента Пуанкаре!.. Как он поднял на смех эту ловкую тварь! Тот говорил речь перед оккупационными отрядами, где-то под Кёльном, кучка шовинистов устроила Пуанкаре овацию… Влез на трибуну и сержант Дюшен… «Браво, — закричал он. — Браво! Руриссимо! Mills saluts par nom du cochon a monsieur Poincare-la-Guerre! Ah, brigand! Voleur du charbon! Bravo!! Ruhrissimo! Voleurissimo!!» Дюшена стащили за полы шинели и дали три года крепости.
— Недаром прокурор на второй день процесса щеголял ленточкой Почётного Легиона.
— О, уж об этом Пуанкаре позаботится всегда!
— Посадить бы его на неделю в этот же трюм, в котором они маринуют жертв своего правосудия!
— Ты слишком много жалуешься для коммуниста, Годар!
— Я не жалуюсь, а привожу в порядок свою ненависть!
— Ну, не многого ты этим добьёшься.
— Придётся думать на месте, когда приедем на каторгу.
— Что же, ты морским берегам будешь проповедывать высокие идеи?
Годар скрипит зубами и ворочается на своей койке.
— Тьфу! — плюётся он и отчаянно громыхает цепями, — пусть это дураки расписывают коммунистов как мучеников времён Нерона… Чорта-с-два! Я вовсе не проникнут духом подвижничества!..
— Не брюзжи, Франсуа! — из темноты увещевает его Пулю.
— Хорошо тебе. Ты почти пожилой человек, а у меня под Реймсом самая распрекрасная во всей Франции девчонка. Мы с Сюзеттой ещё в прошлом году собирались в мэрию, да вот….
— Не беспокойся. В этом бычьем стойле — парламенте — найдутся ребята, которые умеют говорить через головы этого стада. Поверь мне — и Доррио и Кашен погрохочут с трибуны…
— А я утверждаю, что самое радикальное это — бежать!
— С тобой никто и не спорит! Говорю — об этом на месте… А теперь давай-ка попытаемся уснуть, не то мы своей болтовнёй привлечем внимание тюремщика. Разве ты не слышишь, как скрипят доски под его тяжёлыми сапожищами…
— Хорошо. Спи спокойно, Пулю!
Чернильная тьма в клетушке-каюте, стоны и лёгкое позвякивание цепей…
2. Густопсовая императрица
В салоне трансатлантического парохода «Ма-жестик» среди кадушек с тропическими растениями, погрузив тела в покой шэзлонгов, трое собеседников:
ДАМА. Я сегодня опять имела телеграмму от Кирилла!
ТОЛСТЫЙ МУЖЧИНА. Что изволит сообщать его величество?
ДАМА. Вот я прочту сейчас… (доставая телеграмму): «Сегодня гулял. Прекрасная погода. Выиграл пари — ведро шампанского. Был у обедни. Кики».
ТОНКИЙ МУЖЧИНА. Его величество неизменно впереди всех.
ТОЛСТЫЙ. Это чрезвычайно знаменательно!
ДАМА. Благодарю вас, господа! Вы всегда отзывчивы и внимательны!
ОБА. О, государыня!.. Мы!.. Гхм!.. Ррр!!!
ДАМА (меняя тон). Как вы думаете, удастся мне устроить новый заём в Америке?
ТОЛСТЫЙ. Голову на отсечение!
ТОНКИЙ. Я уверен, что американские толстосумы не пожалеют денег на восстановление Российской империи.
ДАМА. О, да, да… Но эти практические янки наверное потребуют известных гарантий.
ТОНКИЙ. Но, ваше величество… Ведь вы же можете подписать две-три концессии — и дело в шля… гм! дело сделано.
ДАМА. Идеально, господин Кошкодавов… Но что им предложить, что они больше всего любят?
ТОЛСТЫЙ. Ваше величество! Давайте им нефть, уголь, лес, железные дороги…
ДАМА. Браво, браво!.. Все такие скучные вещи!.. Я ни за что бы не отдала золотые прииски, а нефть, фи!.. Как это им может нравиться такая грязная дрянь!.. Разумеется, я отдам нефть. У нас в России ведь есть какая-то такая река… Баку, что ли?.. Но это не важно… Можно дать и уголь…
ТОНКИЙ. Дайте им один Донецкий бассейн — и достаточно.
ДАМА. Всего только один бассейн? О, какие пустяки!.. Разумеется, дам!.. Благодарю вас, господин Кошкодавов!
ТОЛСТЫЙ. Какой широкий, воистину самодержавный, размах!
ДАМА (вставая). Спокойной ночи, господа… Я счастлива видеть, что лишь в опоре на широкие слои населения можно найти выход из затруднений, создавшихся вокруг престола!.. Такие услуги не забываются вашими государями… Ещё раз — спокойной ночи, господин Пузявич.
Оба мужчины вопросительными знаками согнули спины.
— Пузявич, пошли, пройдёмся по палубе!
— Пойдём, Кошкодавов!
Уперлись у борта, глядя на пенящуюся воду.
— Ты что это бормочешь, Варсонофий? — спрашивает Пузявич.
— Да вот подбираю… посозвучнее… граф Кошкодавов… нет!.. князь Кошкодавов… О! Типично по-русски. Князь Кошкодавов… Ведь и Романовы были прежде Кошкины.
— Ты это к чему!? — изумляется толстяк.
— Да как же! Разве ты не слышал, что сказала императрица? Она так и отчеканила: «такие услуги не забываются»!..
— Дурак!.. Слушает эту бабищу! Императрица!.. Много их теперь!.. Надо об единой неделимой России думать, а не заниматься болтовнёй в шэзлонгах с гастролирующими величествами. Глупости ты делаешь, Кошкодавов!
— Молчи, Казимир! Для восстановления России нужны средства и средства… Вот супруга императора Кирилла и ездит с экономическим… э-э… проектом для возвращения прародительского престола.
— Потерянный путь, Кошкодавов. Я гораздо трезвее смотрю на вещи. То, что раньше находилось в границах Российской империи, никогда больше Российской империей называться не будет. Но опять-таки надо учесть тот факт, что два миллиона эмигрантов должны где-то преклонить свою голову… Я давно мечтаю найти подходящую свободную территорию, где бы удалось вновь основать Российскую империю… Подданных, на первых порах, хватит.
— Да где вы найдёте свободное место? В Африке, что ли, в Сахаре? Или около полюса где-нибудь?
— Уж найдём. Вот Лига Наций поговаривает о том, чтобы нас отправить в Патагонию… Поговорят о Патагонии, а там, глядишь, и отведут где-нибудь в Канаде кусочек землицы.
— Эх, Пузявич! Много у тебя рвения, совсем как раньше с думской трибуны — дробишь языком, что твой Пуришкевич, прожектёрствуешь, а сам ни с места! При таких замыслах нетрудно и на Луну попытаться залететь! Вот оттуда и мозолить глаза большевичью!
— Что ты городишь, Кошкодавов? Да ведь на луне-то воздуха нет!
— Я-то знаю, не маленький! А выходит, что ты и о Луне думал.
— Коли так припрёт нашего брата эмигранта, так и не о том задумаешь!
— Вот не подозревал, чтобы у моего компаньона были такие высокие идеи…
— Это у меня в голове давно колом сидит, Кошкодавов!
Пузявич страстно плюнул в океан и замолчал на минуту.
— Да, лишь я убедился, что советская граница крепче бетона, я так и завертел мозгами на эту тему.
— Зелёное это дело, Казимир! Брось!
— Да как бросить?! Ведь это значит заново основать государство Российское! Найти для него новую территорию!.. Да-с! Это не птичьим удобрением торговать, чем мы сейчас занимаемся!! Плохой ты товарищ стал, Кошкодавов, ненадёжный! Творог!
Кошкодавов обиженно засопел носом. Пузявич сразу заметно смутился, даже было беззаботно запел, но тут ему чем-то залепило гортань, он достал платок, намереваясь высморкаться, но, увидев, что на палубе нет посторонних, сунул платок обратно и обошёлся пальцами.
Варсонофий покровительственно взглянул на него и с внезапной строгостью спросил:
— Гм!.. А у нас ведь кажется титула герцога не было в обиходе?
— Были… привозные… Лейхтенбергские там… ну, и вообще… а что?
— Да так, примериваю… (Вполголоса.) Герцог Кошкодавов, нет, Кошкобергский!.. Лучше — князь!.. Князь Кошкодавов!