В постскриптуме (двести долларов строчка) профессор даже указывал, что ничего нет удивительного, что снаряд упадёт в Соединённые Штаты, где-нибудь между Сен-Луи и Нью-Орлеаном…
6. Глава, выдержанная в МОПР'овских тонах
— Вот полгода прогнули спины, а просвета никакого не видать, — мрачно говорит Годар, затянувшись дрянным табаком и сплёвывая.
— Ну, уж ты чересчур мрачно смотришь на вещи, — увещевает его Пулю, — хорошо хоть, что нас перевели из Каледонии сюда, на Маркизские острова.
— А что тут, не один, будто, чорт? Там каторжный труд и тут каторжный труд… Совершенно отрезаны от мира… Тут и пароходы-то редко ходят.
— Ишь, что захотел. Пароходы! Должен радоваться, что полицейские баркасы часто заходят… Вон вчера какой опять пришёл, — у пристани стоит.
— Ну, вот, стоит! А мы что моргаем, — взять и удрать на нём!
— Шутка — удрать! Да куда? На запад нельзя — там кишмя кишит островами. Уж если попробовать, на восток — в Чили.
— Не рассуждай пока, Годар! Баркас-то ещё у пристани, а мы под конвоем.
— Пфе! Сегодня же ночью мы будем в открытом океане!
— Очень трудно и опасно.
— Да уж лучше заработать пулю в голову, чем ждать какого-то освобождения!
— Не так горько! Ведь о нас всё ж таки заботятся… Вон из России шлют, из МОПР'а…
— МОПР! Когда все посылки тщательно просматриваются и тщательно уменьшаются администрацией.
— Важен факт сочувствия, а это уж одно должно ободрять, Годар. Ты очень горяч и раздражён!
— Ладно! Однако, ты намереваешься испытать сегодня ночью судьбу и удрать на полицейском баркасе?
— Что ж, рискнём!
— Эй, вы! Поворачивайтесь!!! — раздался окрик надзирателя, и оба коммуниста, покорно взяв мотыки, начали взметывать почву.
7. Плыви, мой челн!
Гул прибоя. Волны шурша ворочаются по песку. Две тени крадутся, прячась за каждый выступ… За шумом волн не слышно даже громкого голоса…
— Сегодня страшная непогода, Годар! Надо было бы отложить на завтра нашу попытку!
— Не велика важность, если и утонем. Вдобавок, разве это порядочный ветер! Какой это ветер?
— Вздор! Тише! Видишь, часовой торчит у баркаса.
— Ну-ка, давай сюда полотенце! — азартно говорит Пулю.
— Возьми!
Минута — и товарищи крутят руки назад зазевавшемуся полицейскому.
— Ткни его носом в песок, чтоб не орал! Так! Ну, а теперь помоги толкать баркас!
— Уф! Как он врылся в песок.
— Не забудь положить ружьё часового, да сними с него патронташи.
Пыхтят, толкают, наконец, постепенно сталкивают судно в зыбь.
— Ты умеешь заводить мотор?
— А как же! Ведь я был на фронте шофёром!
— Пускай!
— Внимание! Держи руль!
Пулю ухватывает штурвал, Годар склоняется над маховиком.
— Тук-тук-тук!
Зафыркала машина. Баркас ринулся во тьму — навстречу неспокойным волнам.
8. Много шуму из ничего
Вечерний выпуск «Нью-Таймса» от 15 сентября осторожно повторил в небольшой, но достаточно видной заметке, что вот, согласно исчислений профессора Каммариона, завтра в 8 часов утра мог бы произойти на землю прилёт марсиан, но, кажется, ничего подобного не произойдёт, так как ни один астроном мира не заметил никакого снаряда в межпланетном пространстве. Орлеанцы уделяли заметке время длиной в одну сигару, и этого было достаточно, чтоб на утро 16 сентября все были слегка встревожены и, нет-нет, и взглядывали на небо.
Означенные для прилёта восемь часов прошли…
В городе началась обычная сутолока, там и сям раздавались иронические замечания о современных учёных. Орлеанцы окончательно разочаровались.
На всей этой истории великолепно заработал издатель Герберта Уэллса, выпустивший три издания «Войны миров». Можно клятвенно утверждать, что к девяти часам утра эта книжка не занимала ни одной головы. Время, положенное на известное впечатление и ожидание, прошло, и даже янки были готовы ждать от прибывающих марсиан опоздания не свыше как на четверть часа, ибо иначе немыслимы какие-либо иные отношения между деловыми людьми и планетами.
Около половины двенадцатого в редакционный кабинет Ковбоева влетел растерянный профессор Каммарион и, потрясши в воздухе номером «Южного Геральда», бессильно рухнул в кресло… Ковбоев и Кудри кинулись к профессору.
— Позор! Скандал! Я навсегда скомпрометирован! Прочтите! — И Каммарион ткнул в нос Ковбоева газетой.
Ковбоев осторожно взял лист в руки и сделал вид, что читает статью, содержание которой он уже отлично знал.
«Южный Геральд» помещал статью одного европейского астронома, ярого врага Каммариона, полную ядовитейшей иронии в адрес коллеги.
«Разумеется, — писал он, — нельзя отрицать, что долгое сиденье под телескопом и злоупотребление сенсационной и фантастической литературой, а также и возраст, в котором самые выдержанные и зрелые люди начинают сдавать в сторону ребячливости, позволили уважаемому профессору Каммариону размечтаться на страницах «Нью-Таймса». У нас, в Европе, подобные функции принадлежат гг. писателям, но чтоб порядочный астроном мог дать свою подпись под такой статьёй, это не укладывается ни в какие рамки и может быть объяснено или научной безграмотностью или соответствующим вознаграждением от издательства падкой на дутые сенсации газеты, каковую из себя представляет «Нью-Таймс"».
— Вы видите! Вы видите, что вы наделали. О!.. Горе мне!.. Воспользоваться моими стеснёнными обстоятельствами и за доллары купить мой позор! О!.. — хрипел Каммарион, поминутно падая в обморок.
— Успокойтесь, успокойтесь, профессор!.. — суетился Кудри, — ради бога, успокойтесь, но они ещё могут прилететь, эти самые марсиане!
— Кому вы это говорите! — вскипел профессор. — Со мной обращаются, как с маленьким ребёнком. Вы думаете, я позволю себя дурачить! Они прилетят!.. Я пойду в суд, я буду жаловаться! Позор! Него…
На столе неистово захрустел телефон. Ковбоев включил громкоговоритель.
— Алло! Ковбоев? — послышался прерывистый голос Пильмса, — скорее за город… шесть километров к западу… Колоссальный аппарат сделал спуск. Безусловно — марсиане!.. Еду на гоночном авто… Жду.
Каммарион выпучил глаза и смотрел в рупор…
— Едемте, профессор, — хлопнул его по плечу Ковбоев, успевший отдать ряд приказаний и шлепком выводя профессора из транса, в который того бросило сообщение Пильмса.
А через 20 минут тысячи мальчишек махали экстренным выпуском «Нью-Таймса».
— Прилёт марсиан!
— Аэроплан!
— Шесть километров к западу!!!
— Сотрудник «Нью-Таймса» уже на месте!!!
— Прилёт марсиан!!! Марсиане!!!
9. Читатель! не будь доверчив, как нью-орлеанец
Среди табачного поля огромный поблескивающий аппарат. Низко пронёсся над землёй, спланировал, смолк и стоит, не подавая признаков жизни…
Через десять минут два гоночных автомобиля показались на шоссе, каждую минуту возникали на шоссе клубочки пыли, указывающие на прибытие всё новых и новых машин…
Через кочки вспаханного поля, ломая стебли табака, неслись, стремясь обогнать друг друга, две передовые машины. За ними неуклюжей кавалькадой мчались другие.
Из первой подъехавшей к аппарату машины выскочил Генри Пильмс и гаркнул своему противнику:
— «Нью-Таймс» — первый!.. Всюду!.. Всегда!