— Прятать их надо, — предлагает Ковбоев.
— Боюсь, мы попадёмся под шантаж, — замечает Генри, — они могут…
— Замолчите! — резко обрывает Ирена, — я вижу, вы, мужчины, можете договориться до нелепостей; я пойду к французам и выясню, кто они такие; безусловно они мне ничего не сделают… А что касается остального, так это мне придётся, я вижу, тоже придумать самой!
Ирена круто отворачивается и отходит… Ковбоев делает жест типа — «видели, господа?» Луиджи смущённо теребит волосы на свой «марсианской» куртке.
5. Земная жизнь
Эмалированная дощечка у парадной двери гласит:
Реджинальд Вильбур Хоммсворд Временное Земное Представительство Треста Эрз-Марс-Тревеллинг-Ляйн ЭМТЛ.
Рыжий вплотную придвинул лицо к дощечке и пробурчал:
— Ишь ты! Пять строк текста и ни одной запятой! Надо постучаться в этого представителя.
Мистер Пайк бросает прочь десятицентовый окурок и покупает две двадцатипятицентовые Виргинии.
— Алло, Хоммсворд! — говорит он входя, — через три дня после отлёта марсиан у вас уже есть автоматическая ручка и эмалированная вывеска. Скажите, вы будете котироваться на бирже? Мой старый опытный нос просит меня спросить, сколько процентов уголовщины приносят ваши акции, и не могу ли я попытаться истратить тысяч тридцать в бумажки под названием Эрз-Марс-Жевательная-Резина?
Хоммсворд взвешивает на руке пресс-папье и задумчиво смотрит на выпуклости лба мистера Пайка.
— Сядьте, Пайк, я раздумал.
— Что вы раздумали?!
— Покрыть моё пресс-папье лишними царапинами. Я не меньше двадцати раз в день кидаю это незамысловатое украшение моего письменного стола в своего собеседника. Тяжёлая вещь марсианское представительство!
Пайк сочувственно кивает головой.
— Всё это хорошо, Хоммсворд; я уже слышу свист вашего снаряда в воздухе, треск моего черепа и гром ступенек, но я располагаю всего лишь четырьмя минутами и…
— Я согласен, Пайк!
— На что вы согласны?!!
— Купить вас со всеми потрохами. Я давно считаю, Пайк, что вам вредно заниматься кустарным промыслом на бирже. Так как у нас скоро будут большие дела, то надо вам предоставить возможность постоянно курить двадцатипятицентовые сигары.
Пайк крякнул.
— Да, мне уже сообщили, — устало продолжал Реджи, — что у входа вы переменили ваши курительные привычки. Это слишком серьёзная иллюстрация, чтобы ею пренебрегать. А насчёт тридцати тысяч вы бросьте, акции не будут выпускаться.
— Об этом надо спросить лорда Стьюпида, он на Марсе многое может передумать.
— Я освобождаю вас от размышлений.
— Хорошо. Я подожду лорда.
— Я освобождаю вас и от ожиданий! Хотите прочные двести долларов в неделю?
Пайк весьма непочтительно хохочет.
— Нет, увольте! Я предпочитаю до приезда лорда зарабатывать по пятнадцати тысяч единовременно.
— Пайк, а что если я сделаю параболу при помощи пресс-папье?
— Нет, не стоит. Вот что, Хоммсворд! — Пайк предусмотрительно берётся за дверную ручку, — будь я шантажистом, я сейчас сделал бы из вас минимум пятьдесят тысяч. Но я уже продешевил. Я, увы, стою лишь пятнадцать тысяч, и то от антрепренера, а не от себя. Прощайте!
6. Колода тасуется
Диафрагма. Утро. Из ангара выходит Ирена. На ней светлый свитер. В руках объёмистый пакет. Решительными торопливыми шагами она направляется к заросли.
Ирена прошла сотни две шагов и остановилась, беспомощно озираясь. В ту же минуту она услышала шаги — и перед нею выросла мужская фигура.
Годар почтительно поклонился.
— Доброе утро… мадам! — нерешительно промолвил он.
— Мадемуазель! — слегка покраснев и улыбнувшись, поправила Ирена. — Доброе утро! Вот! — спохватилась она через секунду, занявшись рассматриванием незнакомца, — вот вам пища. Вы ведь голодны!
Ирена обеими руками протянула пакет. Годар, без излишней торопливости, взял свёрток под мышку.
— Я сразу решил, что вы француженка, — потому что французский текст письма написан женской рукой… Это очень приятно!
— Где ваш товарищ, мосье?..
— …Годар… — подхватил, поклонившись, беглый каторжник.
— Он здесь! Марсель!
Пулю вылез из кустов и довольно угрюмо поклонился.
— Вот это мой товарищ по несчастью — Марсель Пулю, — представил Годар своего мрачного компаньона, а это, без сомнения, хозяйка острова, мадемуазель… Я бы охотно представил, но… — Годар комически развёл руками.
— Я представлюсь сама: Ирена Ла-Варрен, директор треста, которому принадлежит островок.
— Директор треста?! Простите, мадемуазель, но было бы любопытно узнать, в какой стране этот трест и в каких он отношениях с Раймондом Пуанкаре?
— Трест — чисто американское предприятие!.. Я удивлена вопросом, касающимся этого мясника Пуанкаре…
— Мясника?! О! Совершенно правильно! Разрешите представиться: беглые политические каторжники. Удрали с Маркизских островов, чтобы не знать, в какой точке земного шара мы находимся, какой у вас день и число и не иметь понятия — любезности какого океана мы обязаны, что нас выкинуло на песок.
— Вы… коммунисты? — почти опасливо спросила Ирена.
— О, да! — прямо взглянув на неё, ответил Годар. — И автоматически — ваш классовый враг, поскольку вы возглавляете какой-то трест и, следовательно, предприятие чисто эксплоататорское.
— Нет, нет! — умоляюще подняла руки Ирена, — наш трест совсем не то, что вы думаете. Ах зачем вы коммунисты!
— Разве это так ужасно, мадемуазель, выражаясь банально, сделать попытку снять оковы? Разве преступно иметь желание преобразовать общество так, чтобы оно было застраховано от необходимости изредка устраивать Марнские гекатомбы? Разве…
— У меня отец убит на Марне! — горестно воскликнула Ирена и, сев на песок, напряжённо заплакала.
Годар поспешно сунул свёрток Пулю и, подсев на корточки около девушки, с грубоватой нежностью шершавой ладонью провёл по её белокурым волосам.
Ирена, всхлипывая, взглянула на Франсуа, добрыми глазами смотревшего на неё, и сквозь неулегающуюся обиду, внезапную пустоту, постепенно довела до сознания мысль, простую и молодую, мысль, заитожившую нервное напряжение последних дней и начало разговора, разговора в самых майн-ридовских условиях, мысль, заставившую в улыбке развести вздрагивающие губы, обжигаемые солёной влагой слёз.
И ещё раз подумала, вставая, опираясь на плечо Годара: «Он очень красивый малый».
Было тепло и радостно обмениваться дальнейшими фразами.
7. Ковбоев говорит: пасс!
Ковбоев, переминаясь с ноги на ногу, встрёпанный и взволнованный, ждал Ирену. Его брючный карман довольно странно топырился, и, по настоянию заметившей его приготовления Ирены, он извлёк оттуда, страшно смутившись, огромный автоматический пистолет.
Ковбоев отчаянно хлопал глазами, пока Ирена стыдила его. Её колкие слова сделали Ковбоева похожим на цветок из гербария, так он погнулся и покривился под ударами её слов.
— Вот что, рыцарь! Надо сегодня выбрать момент и созвать на заседание членов синдиката. Я столковалась с этими… безработными. Амплуа марсиан им очень улыбается. Минимум, т. е. я хочу сказать полное отсутствие, человеческой речи, а следовательно и внезапных расспросов их весьма устраивает…
Потом, вдруг круто уставившись на Ковбоева, Ирена спросила:
— Мистер Ковбоев, ведь вы, кажется, социалист? — И под утвердительный кивок, сопровождённый неопределённым жестом пальцев, Ирена продолжала: — так вот, не сможете ли вы, с самой лучезарной объективностью, проформулировать цели, преследуемые коммунистами?