– Ты парень умный. Думаю, понял правильно.
Он повесил трубку и бегом бросился прочь от заправочной станции. Он не знал, почему бежит, но не сомневался, что поступает правильно. Потому что по-другому просто нельзя. Проскочил под мигающим огнем на башне, под углом пересек шоссе, гигантскими прыжками преодолел насыпь. А потом исчез среди растущих стройными рядами голубых елей питомника округа Камберленд.
За его спиной на вершине холма появился огромный монстр, сияя белыми глазами. Он с ревом прорезал притихший воздух, выплевывая струю снега. Вместе со снегом с дорожного полотна исчезли и следы Блейза. А когда девятью минутами позже две патрульные машины остановились у заправочной станции «Экксон», снег практически занес и следы, оставленные Блейзом на насыпи, за которой находился питомник. И когда патрульные стояли у телефона-автомата, освещая фонариками землю, снег и ветер продолжали заметать следы Блейза.
Телефон Стерлинга зазвонил еще через пять минут.
– Он здесь был, – доложил патрульный с другого конца провода. В трубке Стерлинг четко слышал свист ветра. Нет, вой. – Был, но ушел.
– Как ушел? – спросил Стерлинг. – Уехал на автомобиле или пешком?
– Да кто его знает. Прямо перед нашим приездом по дороге прошел снегоочиститель. Но я бы предположил, что он уехал на автомобиле.
– Ваши предположения никого не интересуют. Заправочная станция? Кто-нибудь его видел?
– Они закрыты из-за бурана. А если бы и работали… телефон-автомат на боковой стене.
– Удачливый сукин сын, – прорычал Стерлинг. – Чертовски удачливый сукин сын. Мы окружили этот паршивый дом в Апексе – и арестовали четыре порножурнала и банку горохового пюре. Следы? Или их замел снег?
– Следы остались около телефона, – ответил патрульный. – Снег их, конечно, частично замел, но это он.
– Опять предполагаете?
– Нет. Следы большие.
– Ясно. Дороги перекрыты?
– Все дороги, большие и маленькие, будьте уверены.
– Для вывоза леса тоже?
– Конечно. – В голосе патрульного чувствовалась обида.
Стерлинг извиняться не собирался.
– Значит, деваться ему некуда. Можем мы так сказать, патрульный?
– Да.
– Хорошо. Как только погода улучшится, мы приедем туда с тремя сотнями людей. Все это слишком уж затянулось.
– Да, сэр.
– Снегоочиститель, – фыркнул Стерлинг, – это же надо! – и положил трубку.
К «XX» Блейз вернулся, вымотавшись донельзя. Взобрался на забор и рухнул в снег на другой стороне лицом вниз. Из носа текла кровь. На обратную дорогу у него ушло тридцать пить минут. Он заставил себя подняться, пошатываясь, обогнул угол, вошел в здание.
Его встретили яростные, отчаянные крики Джо.
– Господи Иисусе!
Блейз взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и ворвался в кабинет Кослоу. Камин погас. Копы-белька перевернулась. Джо лежал на полу. С окровавленной головой. Лицо лиловое, глаза закрыты. Маленькие ручонки покрыты пылью.
– Джо! – крикнул Блейз. – Джо! Джо!
Он поднял младенца, побежал в угол, где лежали подгузники. Схватил один, промокнул рану на лбу. Кровь вроде бы текла потоком. Из раны торчала шепка. Блейз выдернул ее и бросил на пол.
Младенец задергался у него в руках, закричал еще громче. Блейз вытер кровь, крепко держа Джо, наклонился, чтобы присмотреться к ране. Хоть и с рваными краями, но без щепки она выглядела не так ужасно. Слава Богу, щепка не воткнулась в глаз. А ведь могла воткнуться!
Он нашел бутылочку и дал ее Джо холодной. Младенец схватился за нее обеими ручонками и начал жадно сосать. Тяжело дыша, Блейз нашел одеяло, завернул в него ребенка. Потом лег на свои одеяла, прижал Джо к груди. Закрыл глаза, и тут же произошло что-то ужасное: весь мир начал ускользать от него – Джо, Джордж, Джонни, Гарри Блуноут, Энн Брэдстей, птицы на проводах, ночи на дорогах.
Но через мгновение он пришел в себя.
– С этого момента мы неразлучны, Джо, – прошептал он. – У тебя есть я, а у меня ты. Все будет хорошо. Так?
Снежные заряды били в окна. Джо оторвался от соски, повернул головку и хрипло закашлялся, да так, что даже язычок высунулся изо рта. Потом вновь ухватился за соску. Блейз чувствовал, как под рукой колотится маленькое сердечко.
– Вот такой у нас расклад. – Блейз поцеловал окровавленный лобик младенца.
Заснули они вместе.
Глава 20
Сиротскому приюту «Хеттоп-хауз» принадлежал расположенный за кирпичными зданиями большой участок земли, который использовался под огород. Многие поколения матьчишек называли его «Огород победы». Директриса, руководившая приютом до Кослоу, особого внимания огороду не уделяла, говоря, что растениеводство – не ее конек. Но Мартин «Закон» Кослоу увидел в «ОП» как минимум два плюса. Во-первых, огород позволял сэкономить часть отнюдь не огромного бюджета «XX» за счет выращивания овощей. Во-вторых, давал возможность приобщить мальчишек к тяжелому физическому труду, на котором, собственно, и стоял этот мир. «Труд и математика построили пирамиды», – любил повторять Кослоу. Поэтому мальчишки весной сажали, летом пропалывали (если их не отправляли на «внешние» работы), а осенью собирал и урожай.
Через четырнадцать месяцев после окончания, как выразился Той-Джем, «сказочного черничного лета» Джона Челцмана включили в команду сборщиков тыкв в северном углу «ОП». Он простудился, заболел и умер. Все произошло очень быстро. В городскую больницу Портленда он попал на Хэллоуин, тогда как остальные продолжат учиться в приюте или ездили в другие школы. Умер он в палате для нищих, в одиночестве.
С его койки в «XX» сняли белье, застелили ее вновь. А потом Блейз чуть ли не целый день просидел на своей кровати, глядя на кровать Джона. Длинная спальня (они называли ее «кишка») пустовала. Остальные ушли на похороны Джонни. Для большинства это были первые в жизни похороны, поэтому им не терпелось увидеть, как что делается.
Кровать Джонни пугала и притягивала Блейза. Банка орехового масла «Шеддс», всегда запрятанная между изголовьем и стеной, исчезла – он посмотрел. Так же, как и крекеры «Риц». (После отбоя Джонни частенько говорил: «Погадь на „Риц“ любой заразой, она вкуснее станет сразу», – всегда вызывая смех у Блейза.) Кровать застелили на армейский манер, туго натянув верхнее одеяло. Простыни были белыми и чистыми, хотя Джонни активно мастурбировал после отбоя. Блейз частенько лежал на своей кровати, смотрел в темноту и слышал, как мягко поскрипывают пружины: Джей-Си наяривал свой конец. Так что на его простынях всегда желтели пятна. Господи, да такие же пятна были на простынях всех мальчиков постарше. И на простыне Блейза тоже, здесь и сейчас, под ним, когда он сидел на своей кровати и смотрел на кровать Джонни. И Блейза вдруг осенило: если он умрет, его кровать перестелют, снимут заляпанные спермой простыни и заменят такими же, что лежали сейчас на кровати Джонни, идеально белыми и чистыми. Простынями без единой отметины, указывающей, что на них кто-то лежат, о чем-то мечтал, кто-то живой, способный оросить их спермой. И Блейз заплакал.
Этот день в начале ноября выдался безоблачным, и «кишку» заливал яркий свет. Подсвеченные солнцем квадраты и тени от оконных перекрестий лежали на кровати Джей-Си. Через какое-то время Блейз поднялся и скинул одеяло с кровати, на которой спал его друг. Забросил подушку в дальний конец «кишки». Потом сорвал простыни и сбросил матрац на пол. На этом не остановился. Перевернул кровать, положил на матрац ножками вверх. Но и этого показалось мало. Пнул ножку, но добился лишь того, что вскрикнул от боли. После этого, с тяжело вздымающейся грудью, закрыв глаза руками, улегся на свою кровать.
Когда похороны закончились, другие парни старались не трогать Блейза. Никто не спросил его о перевернутой кровати, но Той совершил странный поступок: взял руку Блейза и поцеловал. Странный поступок, не поспоришь. Блейз думал об этом много лет. Не постоянно, но время от времени.