Да, сударыня, они любят друг друга, и я ручаюсь Вам в этом долго кровоточащей раной, которую оставила в моей душе последняя обманутая надежда, слезами, которые я еще проливаю, печалями, которые я возлагаю к стопам Господа. Ныне, когда я ничего не желаю на этом свете, кроме их счастья, ныне, когда я из-за него люблю ту, с кем он должен разделить судьбу, мне остается лишь одно утешение — в мысли, что богатство, предлагаемое мною Вашей племяннице, будет способствовать союзу, который представляется Вам невозможным из-за их бедности.
Ваш сын добр; его заботы о несчастной Сюзанне во время ее ужасной болезни, благочестие, с каким он взял на себя все заботы о ее погребении, доказывают это, если в таком есть необходимость; однако слабость его состоит в его чрезмерной мягкости, и слабость эта тем больше, чем больше его восторженность; он настолько не сдержан в своих порывах, что последствия их могут быть непредсказуемыми! Остерегайтесь его изменчивой восторженности; пусть он живет где-нибудь в деревне вместе со своей избранницей. Спокойствие упорядоченной жизни и удовлетворение, которое он найдет в исполнении своего долга, умерят понемногу беспокойство его характера, заглушат волнение его страстей. О! Если бы мы не покидали Кло-бени!
Я хотела зачеркнуть эту последнюю фразу, но подумала и оставила ее. Она доказывает мне, что для меня искупление лишь началось, ибо, хотя я и пыталась до сего дня изгладить из своей души эти стойкие воспоминания о прошлом, они восторжествовали над моим раскаянием, над сожалением о совершенных мною проступках, над страхом Божьего правосудия. Молите Бога, сударыня, чтобы он меня покарал; молите его, чтобы меня очистила скорбь и стерла все следы моей испорченности; молите его, чтобы он поскорее призвал меня к себе. Быть может, там, наверху, я смогу любить его, не совершая преступления; я трепещу, произнося такое богохульство, но из всех райских блаженств это кажется мне самым драгоценным.
Прощайте, сударыня, и соблаговолите принять уверения в почтительной преданности Вашей сестры во Христе монахини Марты".
Три месяца спустя по получении этого письма адресатом Луи де Фонтаньё женился на своей кузине Октавии, и г-н де Монгла был его свидетелем на свадьбе, хотя и произошло некоторое изменение в планах, начертанных старым дворянином касательно женитьбы его юного друга.
Мать Луи де Фонтаньё до последнего дыхания считала своим долгом скрывать от сына источник неожиданного богатства, принятого ею от имени племянницы. Она справедливо опасалась непостоянства характера своего сына и задавала себе вопрос: не будет ли он способен в случае внезапного возвращения г-жи д’Эскоман ворваться в убежище, где искупала свою любовь несчастная женщина.
Но ничего такого не случилось. Госпожа д’Эскоман умерла в 1846 году, а Луи де Фонтаньё, который превратился в поместного дворянина и занялся усовершенствованиями в области земледелия, принял известие о смерти маркизы с таким равнодушием, что напугал этим свою мать.
Любовь у некоторых людей напоминает те цветы, что, высыхая, не сохраняют ничего из своих красок и благоухания.
Бывший шевалье, а затем граф де Монгла дожил до весьма преклонного возраста. Он намеревался дотянуть до ста лет с единственной целью позлить госпожу графиню, что и стало в течение двадцати лет его основной заботой. Но подагра распорядилась так, что Маргарита первой надела траур, и, хотя черный цвет уже не так шел ей, как в то время, когда она пребывала в своем незаконном вдовстве, ей не оставалось ничего, кроме как достойнейшим образом исполнять свой долг.