И на этом куске циновки она заснула без всякой задней мысли, как ребенок около своей матери.
Однако во время сна ее, вероятно, тоже преследовало какое-то видение; она откинула вытянутую руку, ее грудь бурно вздымалась, а ее огненное дыхание коснулось губ шевалье.
Она по-прежнему продолжала спать.
Шевалье деликатно отстранил руку молодой девушки, лежавшую на его плече, со всеми мыслимыми и немыслимыми предосторожностями отодвинулся, с трудом встал на ноги, но, почувствовав, что ноги повинуются ему, бросился бежать, не разбирая куда, оставив свой редингот, который он перед сном положил на землю, чтобы воспользоваться им как подушкой, и который в данную минуту служил подушкой Маауни.
Шевалье спасался бегством в сторону моря и остановился только тогда, когда оно возникло у него на пути как препятствие.
Было около часу дня, когда солнце в своем зените сжигало лучами небо, а рикошетом и землю.
Шевалье представил, какое пленительное наслаждение, какое восхитительное блаженство должны испытывать ныряльщики, способные, как рыбы или таитянские женщины, скользить под водою. И вот тогда он почти до боли пожалел, что не овладел этим искусством, составляющим неотъемлемую часть мужского воспитания.
Но, не умея плавать, он тем не менее мог насладиться той прохладой и свежестью, что дарила вода; в изгибах побережья он заметил естественные гроты, где море создало нечто вроде ванн.
Там его ждали те два наслаждения, которых он так жаждал: тень и освежающая прохлада.
Шевалье решил воспользоваться ими.
Он спустился на берег моря, а это было нелегко сделать, так как настала пора отлива, и, словно по мановению волшебной палочки, исполнявшей все его желания, нашел грот, высеченный, казалось, по образцу грота Калипсо.
Шевалье тщательно осмотрел все его закоулки, проверяя, не живет ли в нем кто-нибудь.
Грот был совершенно пустым.
Тогда он, решив, что его стыдливость не подвергается никакой опасности, одну за другой снял все детали своего костюма, сложил их в маленький грот, располагавшийся рядом с большим и представлявший его миниатюрную копию, и, нащупывая ногами дорогу, проник под свод утеса.
Даже в самом глубоком месте шевалье едва ли обнаружил три фута воды.
Эта теплая вода, сохраняющая, однако, свою свежесть благодаря тому, что она находилась в тени утеса, добавила ему самые дивные ощущения, какие он когда-либо испытывал.
Он спрашивал себя, как это человек может не уметь плавать.
Но тут же отвечал сам себе: чтобы научиться плавать, необходимо предстать перед другими людьми почти голым, а Дьёдонне дамами-канониссами было привито такое понятие стыдливости, что он, представляя себе в качестве своего учителя плавания даже Дюмениля, вздрагивал, хотя тот и был его лучшим другом.
К счастью, он открыл для себя этот грот; он никому о нем не скажет ни слова и будет проводить здесь часть своего времени; чувство блаженства, испытанное им в этом месте, было таково, что могло бы заменить ему любой другой отдых.
Очевидно, рассудок не требует никакого другого развлечения, когда чувство телесного блаженства так сильно, что человеку недостает всех его физических и умственных сил, чтобы полностью насладиться им.
Шевалье блаженствовал так час или два, совершенно забыв о времени.
Внезапно всплеск воды от упавшего в нее тяжелого тела вывел его из этого восторженного состояния.
Он смутно различил какую-то тень, промелькнувшую в воздухе, но не мог сказать, что это было такое.
Через мгновение он увидел, как на поверхности моря появилась голова смеющейся девушки.
Это была Маауни.
Она выкрикнула несколько слов, похожих на призыв к товаркам.
Зов не был напрасным.
Какое-то тело пересекло пространство, промелькнув со скоростью молнии, и погрузилось в воду с тем же шумом, который шевалье уже слышал.
Затем появилось третье, четвертое, десятое, двадцатое.
Это были все те же прекрасные бездельницы, которых шевалье видел утром купающимися в реке и которые, чтобы разнообразить свое удовольствие, принимали теперь морские ванны.
На поверхности одна задругой показались все головы, а затем эти дочери Амфитриты, как сказал бы древнегреческий поэт, предались своей любимой забаве — нырянию.
Дьёдонне видел их, но они не могли видеть его, спрятавшегося под сенью своего грота.
Прошел второй час, и мы должны признать, что он показался шевалье не длиннее первого.