Добавим также, что спектакль, разыгравшийся у него перед глазами, завладел всем его вниманием, и он не замечал, как прибывает вода, пока она не дошла ему до подмышек.
Все объяснялось просто: начинался прилив.
Дьёдонне не придал значения этому явлению и испытал беспокойство, лишь увидев, как на поверхности воды плавает его одежда.
Грот, где шевалье оставил ее, был расположен ниже того, где он находился; море проникло в него в первую очередь и унесло с собой вещи шевалье.
Заметив свою одежду, качающуюся на волнах, шевалье захотел было закричать, но это означало выдать свое присутствие женщинам, и на это он не осмелился.
Если на нем были хотя бы те вещи, что покачиваясь, удалялись сейчас, он без колебаний появился бы одетым перед женщинами; ведь они не были похожи на богинь, готовых наказать его, словно Актеона.
Но если бы он был одет, у него не было бы причин звать на помощь.
Шевалье ошибался в этом, так как его положение становилось серьезным.
Вода, доходившая ему до пояса, когда он только вошел в грот, и постепенно поднявшаяся до подмышек, теперь уже достигала его подбородка.
Правда, отступив на несколько шагов, он мог выиграть один фут.
Но шевалье уже начинал понимать свое положение.
Вода прибывала.
Осмотревшись вокруг себя, он мог определить, на какую высоту море заливало грот.
В самый пик прилива уровень воды был бы на четыре фута выше его головы.
Шевалье чуть не лишился чувств, ледяной пот заструился у него в волосах.
В эту минуту ныряльщицы подняли громкий крик: они заметили его одежду.
Поскольку они не знали, что все это означает, то всей стайкой поплыли к гроту.
Но вместо того чтобы позвать их на помощь, Дьёдонне, переполненный стыдом, отступил вглубь настолько, насколько это ему удалось.
Юные женщины с озадаченным видом взяли в руки его вещи: одна — жилет, вторая — брюки, третья — рубашку; они словно спрашивали себя, как это все могло попасть сюда.
Сомнений быть не могло: это была одежда европейца.
Шевалье испытывал горячее желание потребовать у них обратно свои вещи: но, заполучив их вновь в свои руки, что^ он будет с ними делать? Ведь они промокли насквозь.
Спасаясь, ему пришлось бы взять их с собой, а у него уже не было шансов спасти себя самого.
Вода безостановочно прибывала.
Шевалье понимал, что через десять минут она накроет его с головой.
Одна накатившаяся волна, более высокая, чем все остальные, покрыла его лицо пеной.
У шевалье безотчетно вырвался крик.
Этот крик был услышан ныряльщицами.
За первой волной последовала вторая.
Дьёдонне подумал о капитане и, словно тот мог его услышать, закричал:
— Ко мне, Дюмениль! На помощь! На помощь!
Ныряльщицы не поняли этих слов, но в голосе, каким они были произнесены, было столько отчаяния, что они догадались: тот, кто так кричал, подвергался смертельной опасности.
Крики несомненно доносились из грота.
Одна из них, нырнув и проплыв под водой, проникла туда.
Внезапно шевалье увидел, как в двух шагах от него из воды показалась голова.
Это была Маауни.
По искаженному лицу шевалье она поняла, в какую беду тот попал.
Маауни закричала, призывая на помощь, и все ее товарки поспешили к ней.
Положение шевалье точь-в-точь напоминало положение Виргинии на палубе «Сен-Жерана»: она была бы спасена, если бы захотела принять помощь обнаженного матроса, который вызвался отнести ее на берег, и погибла бы, если бы отказала ему.
Островитянки показывали жестами и пытались словами объяснить Дьёдонне, что ему следует всего лишь опереться о них — и они отнесут его на землю.
Две из них, тесно обнявшись и переплетясь, образовали нечто вроде плота, на который он мог бы лечь, держась при этом обеими руками, и правой, и левой, за плечи двух ныряльщиц.
И все же отдадим шевалье должное: какое-то мгновение он колебался, на одну секунду ему в голову пришла целомудренная мысль умереть подобно девственнице с Иль-де-Франса.
Но любовь к жизни одержала в нем верх. Он закрыл глаза, лег на этот живой плот, положил свои ладони на округлые плечи прекрасных нимф и дал себя унести.
Шептал ли он имя Матильды?
Мы не присутствовали при этом и ничего не слышали, поэтому не станем отвечать на этот вопрос.
Три или четыре месяца спустя после этого происшествия (о нем Дьёдонне благоразумно не стал ничего говорить капитану), охотясь со своим другом на морских птиц, он, неосторожно свесившись за борт, упал в море.
Капитан, вскрикнув от ужаса, проворно скинул свою куртку и жилет, чтобы броситься вслед за Дьёдонне.