— Сударь, ужин подан.
Эти слова раздавались ежедневно в пять часов вечера.
Шевалье спустился и сел за стол.
Марианна церемонно положила перед шевалье кусок отварной говядины, поставила тарелку со сладким горошком и салат из зеленой фасоли, предупредив, что эти три блюда составят сегодня весь его ужин.
Бедный шевалье с нескрываемым отвращением атаковал кусок совершенно сухого и жилистого мяса, заставившего его быстро перейти к фасоли; но, к счастью, совершенная им прогулка, полученный душ, а главное — непривычное волнение, пережитое им, вероятно раскрыли перед его аппетитом новые возможности, ибо если он и предпринял всего одну атаку на кусок говядины, то дважды возвращался к горошку и трижды к фасоли и закончил тем, что, встав из-за стола, поклялся совершенно сбитой с толку Марианне, что уже давно так хорошо не ужинал.
После ужина шевалье обычно отправлялся в свой клуб. Ни за что на свете шевалье не отказался бы от этой привычки. Что бы он стал делать, если бы отказался от своего виста по два лиарда за фишку?
Однако, опасаясь, как бы курица, вместо того чтобы внушить спаниелю мысль убраться восвояси, не породила бы у него желание остаться, и подозревая, что, выйдя из дома, он встретит его у двери, шевалье решил ловко провести его.
Это всего-навсего значило покинуть дом через сад, а не пройти по улице.
Сад выходил на пустынный переулок, где никогда ни одна бродячая или потерявшаяся собака даже не помыслила бы ждать хозяина.
В результате этого обходного маневра, избежав нежелательной встречи, шевалье кружным путем дошел до своего клуба, расположенного на площади Комедии.
Он пробыл там до десяти часов вечера.
«Этот чертов спаниель так упрям, — пробормотал про себя шевалье, — что способен до сих пор оставаться на своем посту; если он будет там, то у меня не достанет мужества оставить его на улице; вернемся же домой так же, как я пришел сюда».
И шевалье все тем же кружным путем попал в свой переулок и вошел в сад через заднюю калитку; он ускорил шаги, так как вдалеке сверкала молния и раздавались раскаты грома.
Когда он шел по саду, упали первые капли дождя, такие же большие, как шестифранковые экю.
На лестнице он встретил Марианну, которая, подумав, что, вероятно, она несколько далеко зашла в своем желании отомстить, обратилась к шевалье, пытаясь принять свой самый любезный вид:
— Вы, сударь, хорошо сделали, что вернулись.
— Почему же это? — спросил Дьёдонне.
— Почему? Потому что собирается гроза, да такая гроза, когда хороший хозяин и собаку не выставит за дверь.
— Гм! — произнес шевалье. — Гм-гм!
И, обойдя Марианну, он прошел к себе в комнату.
Он испытал огромное желание подойти к окну и посмотреть, по-прежнему ли пес сидит перед домом, но не осмелился.
Как все слабовольные люди, он предпочитал оставаться в сомнениях, чем решиться на что-нибудь.
Дождь с силою хлестал в ставни, и с каждым разом удары грома становились все ближе и ближе.
Шевалье быстро разделся, поспешно закончил свой вечерний туалет, улегся в постель, погасил свечи и натянул одеяло на уши.
Но гроза была такой сильной, что, несмотря на принятые им предосторожности, он продолжал слышать стук дождя в ставни и раскаты грома, грохочущие над его головой, так как гроза потихоньку продвигалась вперед и, казалось, в этот час вся ее сила сосредоточилась над домом шевалье.
Вдруг среди шума ливня и грохота грома ему послышался протяжный, скорбный, заунывный стон, похожий на вой собаки, — он доносился все явственнее и громче.
Шевалье почувствовал, как дрожь прошла по всем его членам.
Неужели спаниель, встреченный сегодня утром, был все еще здесь? Или это была другая собака, попавшая сюда случайно?
Завывания, услышанные им, имели так мало общего с радостным лаем, звучавшим сегодня утром, что шевалье вполне мог предположить: этот лай и этот вой не имели между собой ничего общего и не могли выйти из одной глотки.
Шевалье еще глубже вдавился в постель.
Гроза продолжала грохотать все страшнее и страшнее.
Ветер сотрясал дом так, будто хотел сорвать его с места.
Вторично послышался заунывный, печальный, протяжный вой.
На этот раз шевалье больше не мог устоять перед ним; казалось, этот вой против его воли вытаскивал шевалье из постели; тогда он поднялся, и, хотя занавески, окна и ставни были закрыты, вспышки молнии, следовавшие друг за другом без перерыва, освещали комнату.
Как будто движимый какой-то более могущественной силой, чем он сам, шевалье неуверенной походкой подошел к окну; приподняв занавеску, через отверстия в ставнях он увидел несчастного спаниеля, который сидел на прежнем месте под потоками ливня, способными размыть даже собаку, сделанную из гранита.