— И что, никаким способом вы не могли завоевать расположения этого ужасного четвероногого?
— Никаким.
— Но, тысяча чертей! Когда мы учились в колледже, пора, о которой я ничуть не сожалею, разве мы не читали у лебедя из Мантуи, как называл его наш преподаватель, что где-то жил булочник, выпекавший пироги для Цербера?
— Блэк неподкупен, мой дорогой.
Шевалье вздрогнул, но ни Гратьен, ни Лувиль не заметили этого.
— Неподкупен? Только для тебя.
— Я ради него набиваю свои карманы лакомствами, он с признательностью их съедает, но неизменно по-прежнему бывает готов обойтись со мной так же, как с моим угощением.
— И он не спит? Никогда не выходит?
— Это тянется уже дней пятнадцать — двадцать. За это время он пропадал где-то один вечер и одну ночь, и я надеялся, что он больше не вернется, но он вернулся.
— И с тех пор?
— Он не двинулся с места, должно быть, эта проклятая собака умеет читать мысли.
— Мне скорее кажется, — ответил Лувиль, — что ваша Тереза гораздо более хитрая штучка, чем вы думаете, и что она научила эту собаку таким хитрым уловкам, которые нарушают ваши планы.
— Как бы там ни было, но мое терпение иссякает, мой дорогой, и, клянусь, я уже почти готов отказаться от задуманного.
— И были бы неправы.
— Черт возьми! Хотел бы я вас видеть на моем месте.
Шевалье весь превратился в слух.
— Если бы я был на вашем месте, мой дорогой Гратьен, — ответил Лувиль, — то вот уже в течение двух недель мадемуазель Тереза пришивала бы мне пуговицы к моим фланелевым жилетам и сегодня вечером я привел бы ее на ужин с господами младшими лейтенантами, чтобы проверить, сколько шампанского может влить в себя гризетка, привыкшая пить свежую воду, так, чтобы не скатиться под стол.
Шевалье задрожал, сам не зная почему.
— Ах, мой дорогой Лувиль, сразу видно, что вы ее совсем не знаете! — со вздохом сказал Гратьен.
— Подумаешь, зато я знаю других, — ответил Лувиль, любовно поглаживая свои усы. — Гризетка есть гризетка, черт возьми!
— А собака, о которой мы совсем забыли? — сказал Гратьен.
— Собака! — повторил Лувиль, пожав плечами. — Собака! Но для кого же тогда готовят все эти шарики и котлеты с начинкой?
При этих словах шевалье подскочил на стуле.
— Ах, так! — сказал Лувиль так, чтобы Дьедонне мог его услышать. — Этот буржуа ведет себя так, будто его укусил тарантул!
И он искоса посмотрел в сторону шевалье, надеясь, что тот повернется и ему предоставится возможность завязать ссору.
Но шевалье вел себя осторожно: его очень заинтересовал разговор двух молодых людей, и он хотел знать, что же последует дальше.
— Ах, честное слово, нет, — сказал Гратьен, — все эти приемы вызывают у меня отвращение; к тому же я охотник и предпочитаю скорее упустить эту девушку, чем причинить хоть малейшее зло этому зверю.
— Славный молодой человек! — прошептал шевалье.
— Что же, тогда надо на что-то решаться, мой дорогой Гратьен, — сказал Лувиль. — Оставьте Терезу, и тогда посмотрим, не окажусь ли я более удачливым, чем вы.
— А! Вы хотите, чтобы я уступил вам место? — Лицо Гратьена омрачилось.
— Мне кажется, лучше уступить место другу, чем дать шанс занять его какому-нибудь постороннему.
— Я так не думаю, — ответил Гратьен. — И потом, Лувиль, я хочу пощадить ваше самолюбие и избавить вас от стыда поражения.
— Вот как? Неужели вы думаете, что Тереза первая недотрога, которая попадается на моем пути?
— Я знаю, что вы опасный покоритель женских сердец, Лувиль, — сказал Гратьен, но тут же добавил с улыбкой, не лишенной иронии: — но я не думаю, что у вас есть то, что надо, чтобы понравиться этой девушке.
— Что же, именно это мы и проверим.
— Как?! Именно это мы и проверим?
— Я клянусь вам, — вскричал Лувиль, лицо которого побагровело от гнева, — я клянусь вам, потому что вы бросаете мне вызов, что я овладею этой девушкой, и чтобы доказать вам, как безгранично я уверен в вашей неловкости и вашем неумении взяться за дело, я даю вам еще неделю и предоставляю полную свободу действий; только через неделю я начну свою атаку.
— И тем не менее, Лувиль, я просил бы вас ничего не предпринимать, согласны?
— Так теперь вы просите меня ничего не предпринимать, а только что вы позволили себе слегка подшутить надо мной и хотите, чтобы я это проглотил.
— А как же собака? — сказал Гратьен, пытаясь превратить все в шутку.
— Собака? — переспросил Лувиль. — Поскольку я хочу, чтобы в течение этой недели вы действовали в таких же благоприятных условиях, в каких и я рассчитываю вести мою атаку, мы избавимся от нее прямо сегодня вечером.
Шевалье, который для вида пил маленькими глотками сладкую воду из стакана, чуть не поперхнулся, услышав слова Лувиля.
— Сегодня вечером? — повторил Гратьен, не зная, должен ли он принять предложение своего товарища или отказаться от него.
— Разве у вас не назначено сегодня в девять вечера свидание с Терезой у ворот Морар? — спросил Лувиль. — Вот и хорошо, идите на ваше свидание, и уверяю вас, что вы сможете свободно в свое удовольствие ворковать с вашей горлинкой, не опасаясь того, что Блэк обойдется с вами, как с буржуа из Сен-Мало.
Де ля Гравери не стал слушать дальше; он быстро встал, посмотрел на свои часы и вышел из кафе с совершенно ошеломленным видом, возбудившим пересуды завсегдатаев.
Шевалье в самом деле был потрясен, что, когда он отошел на десять шагов от кафе, его догнал официант, вежливо ему заметивший, что он ушел не заплатив.
— О! Господи! — закричал шевалье. — Старый осел! Вы правы, мой друг, возьмите, вот пять франков, заплатите за меня по счету, а остальное оставьте себе.
И шевалье пустился бежать во всю прыть своих коротких ножек.
Шевалье было ясно, что собаке, которую он страстно желал заполучить обратно, угрожала смертельная опасность.
Глава XX,
В КОТОРОЙ ДЕ ЛЯ ГРАВЕРИ ИСПЫТЫВАЕТ НЕОБЪЯСНИМУЮ ТРЕВОГУ
То, что офицер, назвавшийся Гратьеном, рассказал о сверхъестественной сообразительности животного, особенно поразило Дьедонне.
По мере тога, как два офицера продолжали вести разговор о Блэке, и Гратьен все больше и больше его расхваливал, предположения о переселении душ вновь пришли на ум шевалье, и на этот раз они были гораздо более настойчивыми, чем когда-либо.
Само собой разумеется, у него не было сомнений в том, что его спаниель — это спаниель Терезы, точно так же, как он не сомневался в том, что Тереза — хозяйка Блэка, — и есть та молодая девушка, которую он видел.
Он, не колеблясь, решил спасти бедное животное от злого умысла, который родился против него в голове у Лувиля и который тот готовился исполнить тем же вечером.
Он пошел по дороге, ведущей к воротам Морар, с намерением предупредить молодую девушку об опасности, которой разом подвергались и ее добродетель, и тот, кто стоял на страже ее чести.
Кроме того, больше дорожа и беспокоясь о жизни Блэка, чем о чести девушки, он рассчитывал предложить ей хорошую цену за собаку.
— А вдруг она откажется расстаться с Блэком! — бормотал шевалье, поспешая изо всех сил. — Что же, — продолжал он, — я удвою цену: я дам ей триста, четыреста, пятьсот франков, а за пятьсот франков, черт возьми, гризетка, мне думается, отдаст не только собаку, но и еще кое-что. А в случае неудачи, — вновь решительно заговорил он, — я предупрежу ее, черт побери! Я не хочу подвергать себя опасности увидеть беднягу Думесниля, забившимся в угол у какой-нибудь каменной тумбы, отравленным в шкуре моего несчастного Блэка.
Шевалье должен был быть вне себя, если дважды и за такой короткий промежуток времени отважился на ругательство, которое отпускал только в особых случаях.
Но, дойдя до ворот Морар, шевалье нашел место встреч безлюдным.
Он вдоль и поперек обшарил всю площадку, исследовал взглядом все углубления ворот, но не обнаружил ни прохожего, ни прохожей; на башне собора прозвонило девять часов, а в этот час весь Шартр ложился в постель.