Я крикнул:
– Ты можешь показать мне? Покажи мне – каково это?
Луна плыла по небесному озеру.
Мы катались по орбите.
Мальчишка-призрак все еще был там, скользил, полусогнувшись, совсем как я.
Мы сделали еще пару кругов.
Сова, или какая-то птица, пролетела низко над озером.
– Эй! – Крикнул я. – Ты слышал меня? Я хочу знать – каково…
Я поскользнулся. На пару мгновений я как бы завис в воздухе – ноги взлетели выше головы. Точь-в-точь Брюс Ли, выполняющий один из своих ударов-каратэ. Я знал, что скоро приземлюсь, но я и подумать не мог, что это будет так больно. Боль трещиной прошлась по мне -- через лодыжку в челюсть и в костяшки пальцев, - что-то хрустнуло, словно кубик льда, упавший в стакан с теплым соком. Нет, гораздо больше чем кубик льда. Зеркало, упавшее с неба. И там, где оно врезалось в землю и разлетелось на сотни осколков, – там и была моя лодыжка.
Я дополз до края озера и какое-то время просто лежал, испытывая сверхъестественную боль. Даже Брюс Ли захныкал бы от такой боли. «Ч-черт возьми! – Я глубоко дышал, стараясь остановить слезы. – Черт черт черт черт твою мать!» Я слышал вдалеке гудение главной дороги, но было очевидно, что до нее мне точно не дойти. Я попытался встать, но тут же рухнул на задницу, согнувшись от нового приступа боли. Я знал, что если останусь на месте, то умру от пневмонии. Что же делать?
– Ты, – выдохнула Хмурая Тетка, – я ждала, что ты вернешься.
– Мне больно! – мой голос звучал надтреснуто. – Я, кажется, сломал лодыжку.
– Да, я вижу.
– Мне больно!
– Не сомневаюсь.
– Можно я позвоню от вас домой? Отец придет и заберет меня.
– У нас нет телефона.
– А вы можете позвать на помощь? Прошу вас.
– Мы никогда не покидаем этот дом. Тем более – ночью.
– Умоляю, – боль дрожала во мне как струны электрогитары. – Я не могу ходить.
– Я кое-что знаю о костях и переломах. Тебе лучше зайти.
Внутри было даже холоднее чем снаружи. Дверные засовы скрипнули у меня за спиной, входя в пазы, и щелкнул подвесной замок.
– Спускайся вниз, – сказала Хмурая Тетка, – спускайся в зал, я скоро приду – только приготовлю лекарство. Но что бы ты ни делал, старайся не шуметь. Ты пожалеешь, если разбудишь моего брата.
– Хорошо, – я огляделся, – а где он – зал?
Но темнота сомкнулась вокруг меня, и Хмурая Тетка исчезла.
Вдали, в конце коридора я увидел тонкую полоску света под дверью, и заковылял туда. Бог знает, как я умудрился дойти от озера досюда по кривой, вихляющей тропинке – на сломанной лодыжке. Но, очевидно, что я сделал это, раз уж я здесь. Я прошел мимо лестницы. Мутный лунный свет разбавлял темноту, и я разглядел старую фотографию, висящую на стене. Подводная лодка в арктическом порту. Вся команда стоит на лодке и салютует. Я продолжил свой путь – но полоска света в конце коридора была все так же далеко.
Зал был размером лишь немного больше шкафа для одежды, здесь все было завалено каким-то странным, музейным барахлом. Пустая клетка для попугая, мангал, комод с множеством выдвижных ящиков, коса, и просто всякий мусор. Велосипедное колесо, один футбольный бутс, пара древних коньков, висящих на вешалке. Здесь не было ничего современного. Ничего электрического, кроме серой от пыли лампочки на потолке. Бесцветные растения давно выпустили корни из тесных горшков, словно хотели сбежать отсюда. И – Господи! – как же тут холодно! Диван прогнулся подо мной и ззззззззаскрипел. Там был второй вход, и в дверном проеме висели десятки ниток с нанизанными на них бусинами. Я пробовал найти позицию, в которой моя лодыжка не болела бы так сильно – но безуспешно.
Прошло довольно много времени, я полагаю.
Хмурая Тетка держала китайскую чашу в одной руке и стакан с мутной жидкостью – в другой.
– Снимай носок.
Моя лодыжка раздулась, как воздушный шар. Хмурая Тетка завязала мой шарф узлом и затянула чуть выше места травмы. Ее платье шуршало. Кровь стучала у меня в ушах, я слышал собственное неровное дыхание. И больше – ни звука.
Она опустила руку в чашу и начала втирать густую, вязкую массу в мою лодыжку. Я вздрогнул. Она схватила меня за подбородок и посмотрела в глаза.
– Это припарка, чтобы снять отек.
Кожа после нанесения припарки зачесалась, но боль была сильнее и, кроме всего прочего, я в тот момент уже почти окоченел от холода. Хмурая Тетка втирала свой кисель в мою лодыжку до тех пор, пока чаша совсем не опустела. Потом она протянула мне стакан с мутной бурдой.
– Выпей.
– Это пахнет как… марципан.
– Это надо пить, а не нюхать.
– Но что это?
– Это снимет боль.
По выражению ее лица было понятно, что у меня нет выбора. Я выпил странную жидкость залпом, откинув голову, словно это был гидроксид магния. Жидкость была густая, как сироп, но особого вкуса я не почувствовал.
– Ваш брат спит наверху? – спросил я.
– А где ж ему еще быть, Ральф? Помолчи.
– Мое имя не Ральф, – сказал я, но она сделала вид, что не услышала. Пытаясь прояснить ситуацию, я, казалось, истратил последние силы и сейчас просто сидел неподвижно, я больше не мог бороться с холодом. Странное дело, но как только я расслабился и отпустил ситуацию, приятное чувство облегчения растеклось по телу. Я представил себе маму, отца и Джулию, сидящих дома перед телевизором, смотрящих «Магическое шоу Пола Дэниелса», но их лица были размыты и искажены, как отражения на внешней стороне ложки.
Я проснулся от холода. Я не знал где или кто или когда я был. Мои уши онемели, и я видел собственное дыхание. Китайская чаша стояла на столике, и моя лодыжка покоилась на чем-то твердом и губчатом. Потом я вспомнил, что произошло, и поднялся с дивана. Боль в ноге прошла, но в голове было странное чувство, словно ворона била крыльями в черепной коробке, как в клетке. Я стер припарку с ноги тряпкой. Невероятно, но лодыжка уменьшилась, сдулась до нормальных размеров, словно по мановению волшебной палочки. Я натянул носок и надел сапог, поднялся и медленно перенес вес на больную ногу, почувствовал небольшой укол, но – лишь потому что слишком надавил. Я позвал Хмурую Тетку сквозь дверной проем, завешанный нитками с бисером.
– Эй!
Никто не ответил. Я раздвинул бисерные нити (они зашуршали у меня за спиной – качаясь и сталкиваясь) и вошел в тесную кухню с каменной раковиной и печкой, достаточно большой, чтобы запечь в ней ребенка моего размера. Дверца печи была открыта, но внутри – темно и пусто, как в разворованной могиле. Я хотел поблагодарить Хмурую Тетку за исцеленную лодыжку.
Убедись, что задняя дверь открыта, сказал мой Нерожденный Брат-Близнец.
Но дверь была закрыта. Как и окно, подернутое узорами инея. Оно промерзло насквозь, словно срослось с рамой, и чтоб открыть его – пришлось бы ждать до весны. «А сколько сейчас времени?» – я достал дедушкины часы «Омега», но в темноте не мог разглядеть циферблат. Полагаю, сейчас уже поздний вечер? Мне стоит поторопиться, если я хочу успеть на чай. Мама с отцом взбесятся, если я пропущу вечерний чай. А если сейчас уже полночь? Что если они уже оповестили полицию? Господи! А что если я уже проспал весь день и это – следующая ночь? В газетах Малверна и Медланда уже напечатана моя фотография «если вы видели этого мальчика, позвоните по телефону…» Господи! Хлюпик должен был рассказать полиции, что видел меня возле замерзшего озера. Они наверняка уже ищут меня там с фонариками.
Это ужасно!
Нет, даже хуже. Вернувшись в зал, я посмотрел на дедушкины часы «Омега». «О, нет!» Мой голос сорвался. Покровное стекло, часовая и минутная стрелки исчезли, осталась только секундная. Должно быть это случилось, когда я упал. Корпус часов раскрылся, и содержимое просто высыпалось после удара.
За сорок лет дедушкины часы не останавливались ни разу.
А я убил их за одну секунду.
Охваченный ужасом, я вышел в коридор и, ойкая на каждой ступеньке, вскарабкался вверх по крутой, почти вертикальной лестнице.