На уроках мистера Кемпси никто особо не дебоширит, но сегодня все были еще тише, чем обычно – словно кто-то умер. Только новенькая девочка, Холли Деблин, один единственный раз нарушила тишину, спросив, можно ли ей ненадолго сходить в школьный лазарет. Мистер Кемпси указал пальцем на дверь и сказал: «иди». Девчонкам чаще чем мальчишкам разрешают выходить в туалет или в лазарет. Дункан Прист говорит, что это как-то связано с месячными. Месячные – это загадка для нас. Девчонки не говорят о месячных ни с мальчишками ни при мальчишках. А мы не особо шутим про месячные, чтобы не выдать то, как мало мы о них знаем.
Если верить «Жизни великих композиторов», то глухота Бетховена была самым важным событием в его жизни. Вообще, все композиторы очень похожи: полжизни они шатаются по Германии и работают на всяких архиепископов и эрцгерцогов. Вторую половину они должно быть проводят в церкви (еще я узнал, что мальчики-хористы, ученики Баха, заворачивали свои сэндвичи в листы его рукописей. Они делали это на протяжении многих лет после того, как он умер. И это пока все, что я узнал о мире музыки в этой четверти). Я закончил и отполировал свой конспект о Бетховене за сорок минут, раньше всех.
– «Лунная соната», – говорил бархатный голос с пластинки, – это одно из самых любимых произведений пианистов. Написанная в 1782 году, соната вызывает в воображении образ спокойной луны, отраженной в воде после только что миновавшего шторма.
Я слушал «Лунную сонату» и чувствовал, как внутри меня ноет новое стихотворение. Я уже знал, что назову его «Сувениры». Строчки словно плыли мимо меня, и я хотел, как рыбак, забросить сеть в свое сознание и поймать их, я хотел прямо здесь и сейчас записать эти строчки, но не решался, только не здесь, не в классе, не сегодня, не сейчас. (и теперь все исчезло, в голове у меня задержалась лишь одна строка «Солнечные блики сонной дрожью расходились по волнам». Стихотворение нужно хватать сразу, когда оно приходит, иначе – упустишь навсегда).
– Джейсон Тейлор. – Мистер Кемпси заметил, что я не уделяю своей тетради достаточно внимания. – У меня для тебя задание.
Пустые школьные коридоры выглядят жутковато. Во время перемен – это самое шумное место, но во время уроков – самое тихое. Словно нейтронная бомба испарила всех людей, но оставила здания. Все эти отдаленные голоса… ты словно слышишь их не из классных комнат, а с того света. Самый короткий путь в учительскую – через двор, но я выбрал длинный путь – через Старый Спортзал. Учительские задания хороши тем, что во время их исполнения ты не рискуешь наткнуться на препятствие, они вроде бесплатной стоянки в «Монополии» (*"Бесплатная стоянка" - очень выгодное игровое поле в "Монополии". Если Вы остановитесь на таком поле, вы просто отдыхаете до следующего хода. вы находитесь здесь бесплатно и не подвергаетесь никаким штрафам*). И я хотел растянуть удовольствие. Я топтал затертый дощетчатый пол Старого Спортзала, и думал о тех ребятах, которые давным давно тоже топтали этот пол, а потом отправились на войну и были все до одного убиты во время газовой атаки. Вдоль одной стены в зале рядами стояли стулья, но на другой располагалась шведская стенка. Мне вдруг захотелось вскарабкаться на нее и посмотреть в то окно, под потолком. Риск минимальный. Если я услышу шаги, я просто спрыгну вниз.
Хотя, когда я взобрался туда, оказалось, что лестница гораздо выше, чем кажется, когда смотришь снизу.
Окно под потолком не мыли годами, и оно стало серым.
И полдень сквозь него выглядел довольно депрессивно.
Тяжелое, серое небо, готовое вот-вот обрушиться на землю ливнем. «Лунная соната» летала по орбите моего сознания, как десятая планета. Грачи толпились на водосточной трубе и смотрели, как школьные автобусы громоздко въезжают во внутренний двор школы. Упрямые, скучающие и ворчливые, эти грачи напоминали Аптонских Панков, тех, что всегда тусуются неподалеку от Памятника Неизвестному Солдату.
Однажды став Червяком,хмыкнул мой Нерожденный Брат Близнец, ты будешь Червяком всю жизнь.
Мои глазные яблоки болели – скоро будет дождь.
Я, конечно, доживу до пятницы. Но когда я вернусь домой, выходные тоже медленно начнут умирать и понедельник будет все ближе, минута за минутой. А потом – еще пять дней, таких же, как сегодняшний, и даже хуже, гораздо хуже.
Повесься.
– К счастью для тебя, – послышался девичий голос, и я чуть не свалился с высоты в пятнадцать футов в гнездо из сломанных костей, – я не учитель, Тэйлор.
Я посмотрел вниз на Холли Деблин, смотрящую вверх, на меня.
– Что ты там делаешь?
– Кемпси послал меня за своим свистком. – Я спустился вниз. Холли Деблин всего лишь девочка, но она высокая, ростом с меня. Она бросает копье дальше всех в школе. – Сегодня он дежурит на выезде из школы, будет регулировать движение школьных автобусов. Тебе уже лучше?
– Да. Просто нужно было полежать немного. А ты как? Они ведь не дают тебе покоя, да? Уилкокс, Дрэйк, Броус и остальные.
Отрицать это не было смысла, но и признать это – значит сделать это еще более реальным.
– Они просто мудаки, Тейлор.
Странно, но после этих ее слов сумрак в Старом Спортзале рассеялся.
– Ага. – Они-то, конечно, мудаки, но разве мне от этого должно быть легче?
Кажется, именно в этот момент я услышал, как первые капли дождя застрекотали по стеклам.
– Ты не Червяк. Не позволяй всяким мудакам решать кто ты есть.
Мимо часов, под которыми обычно заставляют стоять провинившихся учеников, мимо кабинета секретаря, где старосты классов берут классные журналы, мимо кладовой. Путь в учительскую лежал через длииииинный коридор. Я замедлялся по мере приближения. Стальная дверь учительской была наполовину открыта сегодня. Уже издалека я увидел низкие стулья внутри и черные сапоги мистера Уитлока. Из дверного проема вырывались клубы сигаретного дыма, похожие на лондонский туман в фильме о Джеке Потрошителе. Но я знал, что по ту сторону двери, как пчелиные соты, располагаются отдельные мини-кабинеты, где у каждого учителя есть персональный стол.
– Да? – Мистер Данвуди смотрел на меня своим драконовским взглядом. Одет он был в свитер с узором в виде коричневой хризантемы на плече. В руках он держал алую книгу «История глаза» Жоржа Батая.
– Как и утверждает название, – сказал мистер Данвуди, заметив, что книга привлекла мое внимание, – это прозведение посвещено истории оптики. А ты что здесь забыл?
– Мистер Кемпси попросил меня принести ему его свисток, сэр.
– Как в том рассказе «Свистни, и я явлюсь тебе, мой мальчик»? (*речь идет о рассказе английского писателя М.Р.Джеймса. Рассказ в готическом стиле, в котором некий профессор Перкинс, исследуя руины храма на восточном побережье Англии, находит диковинный свисток. И, себе на беду, решает дунуть в него…*)
– Да, сэр, наверно. Он сказал мне, что свисток лежит на его столе. На стопке бумаг.
– Или, возможно, – мистер Данвуди сунул колпачок ингалятора в свой носище и сделал глубокий вдох, – мистер Кемпси просто хочет закончить карьеру учителя пока его сердце не отказало окончательно. Уехать в Сноудонию и пасти там овец? Со своей шотландской овчаркой? И петь эту песенку «О дай мне приют в стране гор»? Может быть поэтому он тебя и послал за своим свистком?
– Я думаю, он просто будет сегодня дежурить на выезде из школы, регулировать движение школьных автобусов.
– Его комната – там. Последняя. Всегда под нежным присмотром Холли Лэмб. – Мистер Данвуди снова уткнулся в «Историю глаза» и не сказал больше ни слова.
Я шел вдоль мини-кабинетов. Столы учителей странным образом были похожи на своих хозяев, как собаки. На столе мистера Инкберроу лежали аккуратные стопки бумаг. Стол мистера Уитлока весь грязный с лотками для семян и журналами «Спортивная жизнь». В мини-кабинете мистера Кемпси стояло большое кожаное кресло; на столе – лампа с гибкой шеей, совсем как у моего отца, и картина в рамке – Иисус, стоящий напротив заросшей плющем двери, с фонарем в руках. Кроме того на столе лежали «Простые Молитвы для Сложного Мира» и «Тезаурус» Роже (отец Дина Морана называет эту книгу «Тираннозавром по роже») и «Делиус, каким я знал его» (*Тезаурус Роже — один из первых в истории и наиболее известных на сегодня идеографических словарей. Составлен британским лексикографом Питером Марком Роже около 1805 г. и опубликован в 1852 г; «Делиус, каким я знал его» - биография композитора Фредерика Делиуса, написанная его другом Эриком Фернби*). Свисток лежал именно там, где я и ожидал – на стопке ксерокопий. Я взял верхний листок, сложил его и положил себе в карман, – просто так.