Я повесил свою черную куртку на вешалку. Я знал, что обречен. «Надо поговорить» – это значит, что говорить будет он, а я буду слушать. Но сегодня все было иначе, я был другим, Холли Деблин каким-то образом поменяла контакты в моей голове.
– Пап, а можно я сначала скажу?
– Конечно. – Отец выглядел спокойным. Но вулканы ведь тоже выглядят спокойными за секунду до того, как взорвутся. – Говори.
– Я должен сказать тебе две важные вещи. Очень важные. Правда.
– Да, я догадываюсь. У тебя был очень интересный день сегодня в школе.
– Это одна из них, да.
– Мистер Кемпси звонил. Насчет того исключенного мальчика.
– Нил Броус. Да. Я… я заплачу за калькулятор.
– Не нужно. – Отец был слишком истощен. – Утром я пошлю его отцу чек. Он, кстати, тоже звонил. Я имею в виду, отец Нила Броуса. И он извинился передо мной (вот это новость!). Просил меня забыть о калькуляторе. Но я в любом случае пошлю чек. Если он решит не обналичивать его, то это будет его выбор. Но, мне кажется, я должен кое-что сказать на этот счет.
– Что?
– Твоя мама, возможно, захочет отчитать тебя, но… – Он пожал плечами. – Мистер Кемпси сказал мне, что эти парни очень долго издевались над тобой. И мне очень жаль, что нас с мамой не было рядом, и ты не видел в нас поддержки, не чувствовал, что можешь прийти к нам со своей проблемой. Я не могу винить тебя в этом.
Я вдруг вспомнил о звонке Джулии.
– А мама дома?
– Мама… – в его глазах появилась тревога. – Она сегодня останется у Агнесс.
– В Челтенгэме? (Это не имеет смысла. Мама никогда не ночует нигде, кроме дома. Разве что у тети Эллис)
– У нее сегодня была очень поздняя встреча с важным клиентом.
– А почему она не упомянула об этом за завтраком?
– Ты хотел сказать мне две вещи. Какая вторая?
Я двенадцать месяцев оттягивал этот момент.
– Давай, Джейсон. Я не думаю, что это настолько плохо.
О да, пап, поверь, это именно настолько плохо.
– В январе озеро в лесу промерзло до дна, помнишь? Там было очень… (Палач заблокировал «скользко»)… мы с ребятами катались по льду, валяли дурака, и у меня в кармане были дедушкины часы «Омега» (Палач заблокировал слово «Seamaster»). – Я говорил, и мне казалось, что все это нереально, что я сплю. – Часы, которые он купил, когда служил (Господи, теперь я не могу сказать даже «во флоте»)… был в Адене. И я упал. – Пути назад не было. – И разбил часы. Вдребезги. Я провел целый год, пытаясь найти замену. Но те, что я нашел, стоили около девяти сотен фунтов. А у меня нет таких денег. Естественно.
Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Мне очень жаль. Это было глупо – брать часы с собой.
Я был готов к тому, что отец взорвется в любую секунду и уничтожит меня.
– А, не важно (взрослые часто говорят нужные слова в нужный момент). Это всего лишь часы. Никто ведь не пострадал, никому не оторвало ногу, как тому парню, Россу Уилкоксу. Никто не умер. Просто впредь будь осторожен с хрупкими вещами. А эти часы – от них что-нибудь осталось?
– Только ремешок и корпус.
– Не выкидывай их. Возможно, какой-нибудь часовщик сможет переставить в них механизм из других часов «Омега». Никогда не знаешь. Может, ты встретишь часовщика, когда будешь работать лесником в долине Лауры, во Франции.
– То есть, ты не злишься? И не накажешь меня?
Отец пожал плечами.
– Ну, мне кажется, ты уже достаточно натерпелся.
Я не смел даже надеяться на то, что этот разговор закончится настолько мирно.
– Ты ведь тоже хотел сказать мне что-то, да, пап?
Он сглотнул.
– Ты очень хорошо украсил елку.
– Спасибо.
– Нет, это тебе спасибо. – Он глотнул кофе из чашки и поморщился. – Я забыл положить сахарозаменитель. Принеси мне, пожалуйста, с кухни, малыш?
«Малыш»? Отец не называл меня так уже сто лет.
– Конечно. – Я зашел на кухню. Там было ужасно холодно. После признания я чувствовал облегчение внутри, словно сила тяжести ослабла. Я взял пачку сахарозаменителя, чайную ложку, блюдце и вернулся в зал.
– Спасибо. Садись.
Отец надавил на крышку, и маленькая таблетка аспартама, булькнув, утонула в его «Нэскафе». Он размешал кофе и взял в руки чашку и блюдце.
– Иногда…
Возникла неловкая пауза – она росла, и росла, и росла.
– Иногда бывает, что ты любишь двух людей одновременно, но это две разные любви.
Я видел: чтобы сказать это, ему пришлось приложить почти сверхчеловеческое усилие.
– Понимаешь?
Я покачал головой. Возможно, я бы понял что-то, если бы видел его глаза, но он смотрел вниз, на свой кофе. Он наклонился вперед и локтями уперся в кофейный столик.
– Мы с твоей мамой… – его голос звучал ужасно, словно голос дерьмового актера в дерьмовой мыльной опере. – Мы с твоей мамой… – Он задрожал. Он никогда не дрожал! Чашка и блюдце зазвенели друг о друга, и он поставил их на стол. Но он все еще прятал глаза. – Мы с твоей мамой…
Январь
– Говорят, он даже брал для нее ссуды в банке!
Угадайте, о ком говорит Гвендолин Бенедикс?
– Ссуды? – Миссис Ридд аж завизжала. – Ссуды?
Почему я должен прятаться от них? Я ведь не сделал ничего плохого.
Я стоял возле музыкального стенда, за пирамидой из банок «Pedigree», и они не замечали меня.
– Ссуды. На общую сумму двадцать – тысяч– фунтов.
– На эти деньги можно купить небольшой дом. Зачем ей понадобились двадцать тысяч фунтов?
– Полли Нортон говорит, что она владеет какой-то фирмой, и эта фирма поставляет канцелярские принадлежности для «Гренландии», – не для страны Гренландии, а для сети супермаркетов. Это очень удобно, не правда ли?
Миссис Ридд не поняла, к чему она клонит.
– Миссис Ридд, он работает в «Гренландии». Ну, работал. Его уволили два месяца назад. Я не удивлюсь, если выяснится, что между двумя этими событиями есть связь. Вы ведь знаете, Полли Нортон не из тех, кто ходит вокруг да около. Она говорит, что ни одна уважающая себя организация не станет терпеть служебные романы. Я абсолютно уверена, что Тейлор добыл для нее контракт с «Гренландией» еще давным-давно… в те времена, когда эта их интрижка только началась.
– Вы имеете в виду, что это у них… давно?
– О да! Они допустили свою первую оплошность много лет назад. Тогда Тейлор признался во всем Хелен и поклялся, что такое больше не повторится. Хелен простила его. Ради семьи. У нее не было выбора. Я имею в виду (у людей есть странная привычка – они произносят некоторые слова шепотом, словно боятся, что эти слова могут принести несчастье) «развод» – это слишком радикальный шаг. Может быть, они продолжали встречаться все эти годы, а может и нет. Полли Нортон не сказала, а я не спросила. Я не сую свой нос в чужие дела. Но я вам так скажу: то, что однажды было разбито, никакими слезами не склеить.
– Абсолютная правда, миссис Бенедикс, абсолютная правда.
– Да, Полли много знает об этом, и еще она знает вот что: в прошлом году, когда ее бизнес рухнул – сразу после того, как ее муж бросил ее с ребенком на руках – у него несомненно была какая-то интрижка в Швеции – она снова стала добиваться внимания Тейлора.
– Дерзко!
– Это началось в прошлом январе. Полли говорила, что у этой бедняжки было нечто вроде нервного срыва. Правда это или нет – я не знаю. Но я знаю, что она без конца звонила ему домой, в любое время дня и ночи. И в итоге он взял для нее целую кучу денег в банке, не сказав ни слова своей жене, и использовав свой собственный дом в качестве залога.
– А вы на стороне миссис Тейлор, да?
– Ну, естественно! Она ведь обо всем узнала только когда начала копаться в банковских счетах. Согласитесь, это не самый приятный способ узнать что твой дом заложен! Сами подумайте, как бы вы себя почувствовали в такой ситуации? Преданной. Ирония заключается в том, что рядом с галереей Хелен в Челтенгэме в следующем месяце откроется один из филиалов той самой фирмы, торгующей канцтоварами.
– Ну, знаете, – выдохнула миссис Ридд, – она ведь тоже вела себя, как последняя сволочь…