Я видел силуэт внутри «Фольцвагена»
– Она… – я не знал, как назвать ее.
– Синтия подвезла меня, да. Она хотела бы познакомиться, если (бешеный органист вдарил сразу по всем моим нервным окончаниям, как по клавишам)… если, конечно, ты не против. – В его голосе появилась мольба. – Ты ведь не против?
– Нет, (я был против) я не против.
На улице моросил дождь – капли такие мелкие, что они, казалось, не падают, а просто висят в воздухе. Я шел к «Фольцвагену», и Синтия открыла дверь. Она не была похожа ни на секс-бомбу с большими сиськами ни на злобную ведьму. Обычная серая мышь, простая и невзрачная. Русые волосы до плеч, карие глаза. Она совсем не выглядела как мачеха.
– Привет, Джейсон. – Женщина, с которой мой отец проводил больше времени, чем с моей матерью, она смотрела на меня так, словно я направил на нее пистолет. – Я Синтия.
– Здрасте. Я Джейсон. – Это было очень, очень, очень странно. Никто из нас не протянул руку. На заднем стекле ее автомобиля я увидел наклейку «В МАШИНЕ МАЛЕНЬКИЙ РЕБЕНОК». – У вас есть ребенок?
– Да, Милли уже почти научилась ходить. – Если б вы слышали ее голос, вы бы точно решили, что мамин голос звучит гораздо более женственно. – Камилла. Милли. Ее отец – мой бывший муж – был уже… я имею в виду, он уже не живет с нами.
– Угу.
Отец стоял в своем бывшем гараже и наблюдал за тем, как его сын общается с его будущей женой.
– Ну, – Синтия страдальчески улыбнулась. – Ты можешь приезжать к нам в гости, когда захочешь, Джейсон. Между Оксфордом и Челтенгэмом все время ездят поезда. – Голос Синтии гораздо тише, чем голос мамы. – Твой отец был бы очень рад видеть тебя иногда. Правда, очень рад. И я – тоже. Мы живем в большом старом доме. У нас там даже есть ручей на заднем дворе. У тебя там будет собственная… (она хотела сказать «собственная комната», но осеклась). Мы всегда будем рады тебе.
Я кивнул, потому что не знал, что сказать.
– В любое время. – Синтия посмотрела на отца.
– А как… – я начал говорить, испугавшись собственного молчания.
– Если ты… – она заговорила в ту же секунду.
– Извините, продолжайте.
– Нет, ты что-то хотел сказать.
– Как давно (ни один взрослый никогда не давал мне права говорить первым) вы знаете папу? – Я хотел разрядить обстановку, но мой вопрос прозвучал так, словно я из гестапо, а она – у меня на допросе.
– Мы выросли вместе, – Синтия тщательно выбирала слова, чтобы ответ не звучал двусмысленно, – в Дэрбишире.
То есть Синтию он знает гораздо дольше, чем маму. И вот вопрос: если бы отец женился на Синтии, а не на маме, и у них родился бы сын, это был бы я? Или совершенно другой мальчик? Или я – но лишь наполовину?
Все эти Нерожденные Братья Близнецы – они меня пугают.
Я смотрел на озеро в лесу и вспоминал, как ровно год назад мы играли здесь в Британских Бульдогов. Двадцать или тридцать пацанов скользили по льду и вопили. Том Юи прервал нашу игру, появившись здесь на своем «Сузуки». Он сидел на этой самой лавочке. А сейчас он лежит на кладбище, там, на островах, где даже не растут деревья, и где никто не слышал о прошлом январе. А его сломанный мотоцикл был разобран на запчасти, для починки других мотоциклов «Сузуки». Мир не позволяет вещам просто быть. Всегда есть начало и конец. Листья опадают с плачущих ив и тонут в озере и превращаются в ил. Какой во всем этом смысл? Мои мать и отец полюбили друг друга, у них появилась Джулия, появился я. А потом они разлюбили друг друга, Джулия уехала в Эдинбург, мама – в Челтенгэм, отец – в Оксфорд, к Синтии. Мир всегда разрушает то, что создает.
Но кто сказал, что в мире есть смысл?
Я уснул, и мне снился поплавок. Оранжевый, он болтался в глянцевой воде, совсем недалеко от берега. Рядом со мной на лавочке сидел Хлюпик с удочкой в руках. Этот Хлюпик из сна был удивительно реален, я видел каждую деталь, даже чувствовал запах – и только тут я понял, что, наверно, и не сплю.
– Как жизнь, Марвин? Мне тут снилось…
– Вставай вставай штанишки надевай.
– … что-то. Давно ты здесь сидишь?
– Вставай вставай штанишки надевай.
Мои «Касио» показывали, что я проспал всего десять минут.
– Должно быть…
– Скоро снег пойдет. Завалит все. Школьный автобус застрянет.
Я потянулся, захрустел косточками.
– А почему ты не смотришь «Лунного гонщика»?
Хлюпик с сочувствием глянул на меня, так, словно я – сертифицированный деревенский идиот.
– Потому что здесь нет телека, я на рыбалке вообще-то. Пришел посмотреть на лебедя.
– В Блэк Свон Грин нет лебедей, Марвин. В этом вся шутка.
– Дурацкие яйца! – Хлюпик сунул руку в штаны и стал чесать мошонку. – Дурацкие яйца!
Малиновка подлетела к кусту и села на ветку так, словно позировала для рождественской открытки.
– Итак, если не секрет, Марв, сколько щук ты уже поймал?
– О чем ты говоришь, я не ловлю сук, я ловлю рыбу.
– Оу.
Хлюпик, щурясь, смотрел на меня.
– Однажды я поймал огромного толстого карпа. Поджарил гада на палке, дома, на заднем дворе. Глаза – вот самая вкусная часть рыбы. Это было прошлой весной. Или позапрошлой. Или позапозапрошлой.
Звук сирены донесся до нас, приглушенный лесом.
– Что там случилось, как ты думаешь? – Спросил я у Хлюпика. – Кто-то умирает?
– Дебби Кромби везут в больницу. Ее ребенок скоро вылезет наружу.
Грачи кар… кар… каркали, их карканье было похоже на ворчанье старика, забывшего, зачем он поднялся по лестнице.
– Я уезжаю из Блэк Свон Грин сегодня.
– Что ж, увидимся еще.
– Нет, скорее всего не увидимся.
Хлюпик приподнял ногу и пернул так громко, что малиновка сорвалась с куста и в ужасе полетела прочь.
Оранжевый поплавок был неподвижен.
– Помнишь, в прошлом году ты нашел тут мертвого котенка?
– Я не люблю «Кит-Кат». Только «Киндер сюрприз» и «Твикс».
Оранжевый поплавок был неподвижен.
– Хочешь мармеладу?
– Нет. – Он взял у меня пакет с мармеладом и сунул себе в карман. – Не ошобенно.
Что бы это ни было, оно пролетело над нами так низко, что, я, наверно мог бы коснуться его кончиками пальцев, если б не был так напуган. Сначала я даже не понял, что это было. Дельтаплан… мой мозг пытался ухватить форму этой штуки, «Конкорд»…
… ангел-мутант, упавший с небес на землю…
Лебедь скользил по воздуху и замедлялся, готовясь встретить свое отражение.
Отражение скользило по водной глади и замедлялось, готовясь встретить лебедя.
Перед тем, как сесть на воду, гигантская птица раскинула огромные крылья и стала как-то неуклюже, как мультяшка, перебирать неловкими, перепончатыми лапками по поверхности. Она замедлилась и, наконец, белым животом упала на воду. Утки крякали, словно посмеивались над лебедем, но лебедь был сам по себе – он замечал только то, что хотел замечать. Он вытянул шею, словно разминаясь, совсем как мой отец после долгой поездки.
Если бы лебедей не существовало, их стоило бы придумать.
Я выпрямился и убрал руки от головы, постепенно приходя в себя после приступа паники. Хлюпик даже глазом не моргнул.
Оранжевый поплавок запрыгал на поверхности воды – плывущий лебедь создавал небольшие волны.
– Да, Марвин, – сказала я, – ты был прав.
С Хлюпиком никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
Заросли дикого кустарника, окружавшие Дом в Лесу, были спилены. Спиленные ветки аккуратной кучкой лежали на газоне. Входная дверь была приоткрыта, и изнутри доносился грохот какого-то рабочего инструмента. Потом инструмент замолчал, и я услышал голос комментатора – он говорил о футбольном матче «Ноттингэм Форрест» против «Вэст Бромвича». Затем снова – грохот.
Двор был полностью очищен от деревьев и кустов.
– Здесь кто-нибудь есть?
Грохот продолжался.
– Ау-у?
Внутри, в прихожей, я увидел мужчину – примерно одного возраста с моим отцом, только гораздо более шипрокоплечий и мускулистый – в одной руке он держал кувалду, в другой – зубило.