– М-гу я чем-то п-мочь тебе, сынок?
– Я… я не хотел… беспокоить вас.
Строитель жестом показал «погоди секунду» и вырубил радио.
– Простите. – Сказал я.
– Да без проблем. Р-бята Клаффа с-годня в ударе, они из нас катлету сделают. Мне прямо больно слушать. (*Брайан Клаф – один из самых выдающихся футболистов и тренеров в истории Англии. В 1983 году работал тренером футбольного клуба «Ноттингэм Форрест*)– У него был какой-то совсем инопланетный акцент. – Кр-ме того, с-час как раз самое время для передышки. Я уже запарился возиться с этой гидроизоляцией. Это, к-нечно, ужасно глупо – браться за эт дело в од-ночку. – Он сел на нижнюю ступеньку лестницы, открыл термос и налил себе кофе. – Так чем я могу тебе помочь?
– Здесь… здесь ведь живет одна женщина.
– Мья теща? Миссис Греттон?
– Она старая. Черная одежда. Белые волосы.
– Да, эт она. Похожа на бабушку из «Семейки Адамс», да?
– Типа того.
– Она пеерехала к нам, мы выделили ей комнатку. Это недалеко отсюда. Ты знаком с ней?
– Я (Палач задушил слово «знаю»)… я понимаю, что это звучит странно, но ровно год назад я повредил лодыжку. На замерзшем озере. Было поздно. Я прихромал сюда и постучал в дверь.
– Так, значит, это был ты? – На лице строителя появилось удивление. – Она починила тебя с помощью компресса из припарки, верно?
– Да, верно. Это действительно помогло.
– Да, она это умеет! Пару лет назад она сделала то же самое с моим запястьем. Это было удивительно. Но мы с моей женой были уверены, что она тебя придумала.
– Придумала меня?
– Она и до инсульта была чуть-чуть… ну, не в ладах с реальностью. Мы думали, ты – одна из ее фантазий. – Он изобразил замогильный голос, словно из фильма ужасов. – Мальчики-утопленники, с озера.
– Ох. Ну. Когда я уходил, она спала…
– Это так на нее п-хоже! Готов п-спорить, она заперла дверь на ключ, а?
– Вообще-то, да, действительно заперла. А я ведь так и не поблагодарил ее за то, что она вылечила мою лодыжку.
– Можешь поблагодарить ее прямо сейчас. – Строитель осторожно выпил кофе из чашки, стараясь не обжечься. – Правда нет никаких гарантий, что она вспомнит тебя, или заговорит с тобой, но сегодня она в хорошем настроении. Видишь это желтое здание, за деревьями? Это мы.
– Но… я думал, что здесь, в этом лесу только один дом.
– Здесь? Ха! Это не такой уж и большой лес, сынок. От Пиг Лэйн до карьера. Ну, того, где цыгане жили этой осенью. Два или три футбольных поля. Это тебе не Амазонский и не Шервудский лес.
– Есть один мальчишка, Росс Уилкокс. Он был там, на озере, в прошлом году, когда мы с вами впервые встретились…
Лица старых людей похожи на кукольные лица, а их кожа – тонкая и полупрозрачная.
В комнате щелкнул термостат, и включился-загудел обогреватель.
– Там, там, – бормотала миссис Греттон, – там, там…
– Я никому об этом не рассказывал. Даже Дину, моему лучшему другу.
В желтой комнате пахло сдобой, сыростью и скукой.
– На ноябрьской ярмарке я нашел его бумажник. Там была целая куча денег. Серьезно, куча! Я знал, что это его бумажник, там было его фото. Вы должны знать, что Уилкокс издевался надо мной весь прошлый год. Он вел себя очень мерзко, как настоящий садист. Поэтому я решил оставить бумажник себе.
– Так оно и бывает… – бормотала миссис Греттон, – так оно и бывает…
– Уилкокс был в бешенстве. Но те деньги принадлежали не ему, это были деньги его отца, а отец у него – настоящий психопат. Когда Уилкокс понял, что потерял бумажник, он вспылил и поссорился со своей девушкой. И поэтому она связалась с Грантом Берчем. И поэтому Росс Уилкокс украл у Берча мотоцикл. Его занесло на перекрестке, он упал с него. И потерял… – я прошептал, – полноги. Ногу. Понимаете? Это была моя вина. Если б я сразу отдал ему его бумажник, он бы сейчас ходил на двух ногах. Когда год назад я подвернул свою ногу и прихромал к вам, это было ужасно. Но Росс Уилкокс… его нога теперь… это обрубок.
– Время спать… – бормотала миссис Греттон. – Время спать…
Из окна я видел задний двор и дом, в котором живет семья строителя. Крокодилоподобная собака вразвалочку шла по двору, сжимая в зубах красный лифчик. Мне казалось, она ухмыляется.
– Зигги! Зигги! – Великанша, тяжело дыша, бежала за ней. – Отдай немедленно!
– Зигги! Зигги! – Двое детей бежали за великаншей. – Отдай немедленно!
Интересно: сохранился ли еще разум миссис Греттон внутри этой дряхлой старухи? Понимает ли она, о чем я говорю? Осуждает ли меня?
– Иногда мне хочется вотнкуть копье себе в висок, только чтобы перестать чувствовать себя виноватым. Но потом я думаю: «если бы Уилкокс не был таким уродом, я бы сразу отдал ему бумажник. Любому другому мальчишке, ну, кроме Нила Броуса, наверно, я бы сразу сказал: «эй, придурок, держи, и больше не теряй». Так что... Уилкокс, наверно, тоже виноват. Ведь если все последствия всех наших поступков – это наша вина, тогда нам лучше вообще не выходить из дома, верно? Потому что тогда кого угодно можно обвинить в чем угодно. Поэтому, я думаю, что история с Уилкоксом – это не моя вина. И в тоже время – моя. И в то же время – не моя.
– Полно здесь… – бормотала миссис Греттон. – Полно здесь…
Великанша тянула за один конец лифчика, Зигги – за другой.
Дети визжали от восторга.
Пока я говорил с миссис Греттон, я не заикнулся ни разу. Я думаю, что мое заикание не зависит от Палача. Оно зависит от людей. От их ожиданий. Возможно, поэтому я без проблем могу читать книги вслух, когда нахожусь в пустой комнате, я могу говорить с лошадью, с собакой или с самим собой (или с миссис Греттон, которая, возможно, и слышит сейчас чей-то голос – но не мой). Когда я говорю с человеком, время меняется – оно становится похоже на горящий фитиль динамитной шашки, как мультике «Том и Джерри». И если я не успеваю выговорить слово до того, как фитиль догорит, – динамит взрывается! Возможно, мое заикание вызвано именно этим – страхом перед горящим фитилем, который все короче и короче – и издает этот ужасный звук ссссссссс. Возможно, мне когда-нибудь удастся сделать этот фитиль бесконечно длинным, настолько длинным, что динамит никогда не взорвется. Но как?
А очень просто: нужно перестать бояться. Если собеседник ждет ответа, то пусть. Пусть ждет. Две секунды? Две минуты? Нет, два года. Сейчас, когда я сидел в комнате миссис Греттон, это было очевидно. Если я смогу научить себя не беспокоиться о том, что обо мне думают другие – тогда Палач, наконец, уберет свои пальцы от моих губ.
Термостат щелкнул, и обогреватель перестал жужжать.
– Возьми навсегда… – бормотала миссис Греттон. – Возьми навсегда…
Строитель – его звали Джо – постучал в дверь.
– Как у вас там дела? Все нормально?
Я спрятал за пазуху черно-белое фото с изображением подводной лодки, пришвартованной в арктическом порту. Вся команда стоит на палубе и салютует. У старых людей всегда только старые фотографии. Я застегнул свою черную куртку.
– Это ее брат, Лоу. – Сказал Джо. – Первый ряд, крайний справа. – Его палец с посиневшим, отбитым ногтем остановился рядом с лицом на фото. – Вот он. – Лоу был почти неразличим, лишь тень от носа на лице.
– Брат? – Это было мне знакомо. – Миссис Греттон говорила, чтоб я не будил ее брата.
– Что, сейчас?
– Нет, в прошлом январе.
– Тебе бы вряд ли удалось его разбудить. Немецкий эсминец потопил его подлодку в 1941, рядом с Оркнейскими островами. Она, – Джо кивнул на миссис Греттон, – так и не смогла смириться с этим, бедняжка.
– Господи. Это, наверно, было ужасно.
– Война. – Джо сказал это слово таким тоном, словно оно все объясняло. – Война.
Молодой матрос на фото утопал в белизне.
Хотя, я думаю, в его глазах, это мы, мы все тонули в белизне.
– Мне надо идти.
– Тличненько.Мне тоже надо возвращаться к работе – меня ждет моя гидроизоляция.
Мы шли по направлению к Дому в Лесу, тропинка хрустела под ногами. Я поднял с земли сосновую шишку. Очень скоро снежная буря застелит небо.