Проскользнув обратно в коридор, я открыла дверь под лестницей. Простые деревянные ступеньки исчезали в темном подвале. Я пошарила вдоль стены в поисках выключателя, но ничего не нашла. Упасть с мрачной лестницы мне совсем не улыбалось, поэтому я закрыла дверь и сделала пометку, чтобы проверить, как только моя нога заживёт. Через заднюю дверь открывался вид на солнечный двор и ржавые качели, заросшие сорняками, и что-то вроде сарая садовника, разваливающегося на куски вдоль линии деревьев. Леса медленно захватывали территорию. Сколько пройдет времени, прежде чем дом растворится в лесу вместе со своим обитателем?
Осталась только одна дверь. Я повернула ручку, и по ржавому скрипу поняла, что дверь не открывалась уже довольно давно. Войдя внутрь, я обнаружила женскую спальню. Кровать, идеально застеленная, была покрыта ещё более толстым слоем пыли, чем в других комнатах дома.
Вдоль одной стены, рядом с полкой, лежала куча сломанных и перевернутых наград. Это выглядело так, как будто кто-то сбросил их все сердитым взмахом руки. Я рискнула пройти дальше внутрь, осматривая розовое покрывало на кровати, затем кисти, косметику и безделушки на комоде. Комната Лилиан, должно быть.
Я исследовала её жизнь. Это была такая странная задача — пытаться упорядочить чужие достижения, неудачи, радости и печали. Она получила театральное образование в ЛГУ, затем работала на телестанции в Колумбусе. После этого она переехала в Лос-Анджелес. Она была в первой десятке в округе Миллбрук, штат Миссисипи, но в Калифорнии был другой масштаб. Я читала статью в местной газете о не совсем триумфальном возвращении королевы красоты домой. Описание её неудач в Голливуде не омрачило её светлый образ в глазах здешнего общества. Она вернулась и возглавила местную газету — её репортажи выходили на самые разные темы, от неурожаев до балов дебютанток.
Я опустилась на колени и уставилась на груду брошенных трофеев. Несколько призов за победы в конкурсах «Мисс Миллбрук» и «Мисс Королева Миссисипи» лежали согнутыми и сломанными, золотые ангелы на них смотрели в пол — падение Люцифера в миниатюре. Что здесь произошло, и, что более важно, почему всё так и осталось?
Поднявшись, я оглядела остальную часть комнаты. Некоторые предметы принадлежали маленькой девочке, они явно остались тут с далекого детства Лилиан, в то время как другие, такие как наполовину использованная пудреница и коробочка с противозачаточными средствами, были артефактами из её взрослой жизни. Я пересекла ковер в форме маргаритки и включила свет в ее гардеробной. Я вошла внутрь, пространство было неглубоким, с обеих сторон висела одежда. Полки были забиты сверху донизу свитерами, джинсами и сумками, сложенными аккуратными рядами.
Я провела руками по одежде, пустые вешалки стукнулись друг о друга. Раздвигая их, я надеялась найти фальшивую стенку, спрятанное сокровище, что-нибудь, что могло бы указать на моего отца. Ничего. Другая сторона была такой же голой. Я развернулась и прислонилась к задней стене.
Разглядывая одежду на полках, я заметила коробку из-под обуви, лежащую за высокой стопкой свитеров. Мне пришлось встать на цыпочки, мои швы горели, но мне удалось подцепить её и стянуть вниз. Я выбралась из гардероба и опустилась на её кровать, подняв в воздух облако пыли. Пылинки плыли, танцуя в лучах солнца, бесконечный поток частиц, окрашенных в оранжевый цвет. Я откинула крышку коробки, и у меня перехватило дыхание.
На самом верху на стопке бумаг лежала папина кепка «Брейвз».
Глава 12
Солнце давно уже село, пока я сидела на нижней ступеньке и размышляла, как мне вернуться в свою комнату. Мне нужно было обдумать всё, что я нашла в коробке из-под обуви. Положить кепку моего отца обратно в коробку и поставить на место в верхней части шкафа было самым трудным из всего, что мне приходилось делать. Но я не могла оставить её себе, не рискуя, что Гаррет узнает. Сам факт, что она находилась здесь, в его доме, означал, что я не могла доверять Гаррету.
«Не доверяй никому из них». Туманное предупреждение моей мамы, сделанное в одну из её последних минут жизни, когда она уже с трудом дышала, не дало мне ни подсказок, ни повода что-то подозревать, но я не собиралась его игнорировать. У них с папой пылали бурные страсти в начале их отношений, когда я была зачата. К тому времени, как я родилась, огонь погас, превратившись в сердито шипящие угли.
Мама воспитывала меня одна, с отцом мы виделись лишь изредка. Он обеспечивал меня — алименты выплачивались каждый месяц, как по часам, — но он был перекати-полем. Его визиты были нечастыми, но очень захватывающими. Я была папиной дочкой, всегда отчаянно желавшей услышать его рассказы о путешествиях и приключениях, а мама в это время вздыхала и качала головой: