— Как твой рассказ о своем прошлом может разрушить это? — спросила я и рассеянно провела кончиками пальцев по своему уху, где были его губы, искры исчезли, но воспоминание всё еще обжигало мне кожу.
Его тон был почти умоляющим:
— Не дави на меня, потому что, если ты это сделаешь, — его выразительные глаза пригвоздили меня таким горячим взглядом, что я напряглась, — я доведу тебя до того, чего у тебя никогда не было, и я сомневаюсь, что тебе это понравится. Ты не такая девушка.
— Гаррет, пожалуйста...
Он закрыл глаза при моих словах, как будто моя мольба была восхитительным угощением.
— Я сказал «нет». Не поднимай больше эту тему.
Прежде чем я успела продолжить умалять его, он выскочил из комнаты и захлопнул за собой дверь. Его шаги удалились по коридору, и я услышала, как хлопнула еще одна дверь.
Я потрясенно сидела в полной тишине и пыталась переварить всё, что он сказал, каждую эмоцию, промелькнувшую в моей голове. Что-то извращенное скрывалось за его мрачным видом. Я должна была испугаться. Вместо этого я обнаружила, что меня больше беспокоит тот факт, что каждое грубое слово, которое он произносил, казалось, говорило с какой-то тайной частью меня самой. Той самой, что хотела насладиться его тьмой и попробовать каждое горькое обещание в его словах.
***
В течение следующих нескольких дней Гаррет приходил только для того, чтобы принести мне еду. Никакой светской беседы или флирта, просто быстрое приветствие и божественная еда от Бонни или адская, которую приготовил он. Через две недели после нападения кабана он сел на край моей кровати и с кропотливой точностью стал снимать швы. Моя левая нога лежала у него на коленях, правая — за его спиной. Я старалась не обращать внимания на мурашки, которые побежали от его рук по моим ногам.
Вместо того, чтобы представлять, как его руки поднимаются выше, я сосредоточилась на своем новом плане осмотра его владений. Если он так и не даст мне разрешения, я решила, что все равно сделаю это. Он мог звонить шерифу и заявлять на меня сколько угодно. У меня было предчувствие, основанное на нелюбви шерифа Кроу к плохой рекламе, что все, что мне будет, — это порицание за нарушение границы.
— Ой! — вскрикнула я, стараясь не шевелиться.
— Прости. Этот, наверное, больнее всего, — он вытащил тонкую проволоку из моей кожи и выбросил её в неглубокую тарелку на кровати. — Мне осталось совсем немного.
Я сжала одеяло в кулаке, когда он срезал еще один шов, а затем еще один. К тому времени, как он закончил, я оставила некрасивые морщины на цветастом одеяле.
— Все готово, — он провел рукой по моей икре. — Почти как новенькая.
Я медленно вытянула ногу и улыбнулась, когда поняла, что ощущение тугого стягивания исчезло.
— Чувствую себя намного лучше.
— Тогда, думаю, ты скоро уедешь, — он положил руку мне на колено.
— Да. Еще куча дел надо сделать для обследования, — ответила я, думая про себя: «И найти моего отца».
Он выгнул бровь, глядя на меня.
— На территории Блэквуда?
— Ну, у меня есть подписанный бланк разрешения и все такое, — ответила я, улыбаясь.
— Я так и думал, что ты это скажешь, — вздохнул он. — Что будет, когда ты столкнешься с другим диким кабаном?
— Я пристрелю его.
— Из какого пистолета? Я осмотрел твои вещи.
— Черт, — вырвалось у меня.
Шериф Кроу не ответил мне по поводу моей машины, в бардачке которой как бы случайно у меня лежал пистолет, и Гаррет был прав. Я нахмурилась:
— Не копайся в моих вещах.
— Я подумал, что это будет справедливо, раз уж ты прогулялась по дому и спустилась по лестнице, — проговорил он, крепче сжав мое колено, и окинул меня понимающим взглядом. — И я знаю, что ты пыталась проникнуть в мою комнату, пока я работал в библиотеке.
Как он узнал?
— Я просто, эм...
— Правильно, — он положил мою ногу на кровать и встал. — Так что думаю, что имел право проверить твой рюкзак. Очевидно, тебе нужно больше воды и оружие.
Несколько верхних пуговиц его рубашки были расстегнуты, сквозь них выглядывали темные волосы.
— У меня был нож.
— Да, это тебе очень помогло.
— Я куплю что-нибудь еще в городе, — ответила я, пожимая плечами, и осмотрела его поношенные джинсы, оценивая то, как они сидели на его худощавых бедрах. Даже то, как он стоял, казалось почему-то мужественным.