— И вас прислали сюда? — допытывался Дьюреа.
— Да.
— Тогда вас в чем-то обвиняют.
— Да нет же, — улыбаясь отвечал ему Орло. Похоже, что данная ситуация, все эти запутанные аргументы его даже развеселили. — Ведь это было бы просто незаконным. Даже самые заядлые критики Лильгина сходятся в том, что еще ни разу никто не был наказан, если перед тем ему не было предъявлено обвинение. Если вы настаиваете, будто такое обвинение обязано существовать, то оно не было мне публично предъявлено, а значит — оно тоже не имеет законной силы.
— Но, — запротестовал человек, до сих пор не принимавший участия в дискуссии — шестое место, восточная сторона, китайский астроном, которого все привыкли называть Джимми Хо, — каждый из нас попал в этот центр по какому-нибудь делу. Даже против меня семнадцать лет назад выдвинули обвинение. И с тех пор я нахожусь здесь.
— Да нет, ни по какому обвинению я здесь не нахожусь, — отвечал Орло. Он откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул. потом резким движением он вскочил на ноги и оглядел сидящих за столом так, будто сам был лектором, а все присутствующие — его студентами. — Господа, — сказал он, — мне начинает становиться понятным, что вы впитали в себя все стереотипы, свойственные эпохе Лильгина; стереотипы людей, отнесенных к определенной замкнутой категории. Уменя же таких стереотипов нет. Короче говоря, все вы обязаны были оказаться в этом месте. Я же под данное соответствие не подхожу.
Первой реакцией его слушателей была усмешка, как будто всех развеселила самонадеянность этого пацана. Годы их странного здесь заключения выработали в них спокойствие, основанное на философии, несколько отличной у каждого индивидуума, но рожденной из мудрости, взращенной многими поколениями их предшественников. Их, во-первых, нельзя было оскорбить. А во-вторых, их отношение к тому, что внешне выглядело как нападение, было как к простому выпендрежу со стороны атакующего.
Сейчас же все они ожидали, когда кто-то из их числа выступит с достойным отпором. Но когда через минуту или даже более никто не заговорил (сам же Орло продолжал в это время стоять, улыбался и как будто тоже ожидал), удивленно отозвался один только Ишкрин:
— Дайте-ка подумать, ведь это же полнейшее оскорбление. Нам еще никто так не говорил, с тех пор, как всех нас собрали в этом месте. Но ладно, рассудите по-хорошему. Разве это не правда?
В ответ раздалось, поначалу несмелое: «Точно, будь я проклят. — Да, вы правы, такое случилось в первый раз. — Шутки шутками, но мы все чувствуем себя обманутыми!»
Когда прошла первая реакция, молодой человек все так же стоял возле стола, глядел на присутствующих горящими голубыми глазами и улыбался. Когда наконец стало тихо, он сказал:
— А могу ли я усилить критичность своего выступления?
Математик Дьюреа вздохнул:
— Уж лучше проглотить его философию за раз, одним куском, чем потом растягивать удовольствие на многие годы.
И он кивнул Орло:
— Ладно уж, валяйте.
Большинство присутствующих согласилось с этим, а Питер Ростен сказал своим обычным, спокойным тоном:
— Иногда, а точнее, прямо сейчас, человеческая мысль становится даже более важной, чем обычно. Он делает это для нас.
— Господа, — заявил Орло, — я собираюсь произнести перед вами небольшую речь. — И далее: — В человеческой эволюции наступит такое время, когда все уловки диктатуры по вылавливанию и использованию молодежи в своих целях уже перестанут срабатывать. Ваша ошибка заключалась в том, что когда вы сами были молодыми, вас тоже эксплуатировали, но вы этого не замечали. Вы успешно заняли те позиции, на которых находились старики вашего времени, и даже не заметили, что их понижение в должности было частью бесконечной системы, в которой какой-то человек использует безымянных молодых людей ради своих интересов. Потом вы и сами стали для этой системы старыми и слишком самоуверенными, но было уже поздно. Вы пустоголово играли свои роли, а следующая порция ничего не подозревающих юнцов уже была обучена, чтобы заменить вас и действовать против вас же.
Моя роль и моя судьба… — Орло поежился. — Я догадался обо всем, когда мне исполнилось пятнадцать лет. Через неделю после того, как я уже все знал, мне предложили заменить на ключевом посту человека, которому исполнилось тридцать два. От этого предложения я отказался, как уже вам рассказывал. Я тут же сообщил об этом всем знакомым своего возраста и разослал письма сотням ровесников, объясняя в них, почему так поступил. Большинство из них просто пропало, в этом я уверен. Кто-то мне не поверил, но я уже распространил свой яд. А что вы думаете? Вдруг хоть кто-то из этих молодых получателей подымет мой факел и понесет его дальше?