Великая Матерь подняла голову и распахнула глаза. Глазные яблоки повернулись, и Таня увидела страшную красную радужку, которую перечеркивал вертикальный зрачок.
— МАНГОН! — пророкотала она, открыв пасть.
Адриан упал на одно колено, словно его ударили под дых, и низко склонил голову, так что коса достала до пола. Таня оцепенела от благоговейного ужаса и не знала, то ли тоже падать ниц, то ли бежать без оглядки. Казалось, что Великая Матерь заполнила собой весь мир, и не было ничего, кроме горящей чешуи и злобного взгляда кровавых глаз.
— МЕНИВ-ТАН, Я ЖДАЛА ТЕБЯ, — дракониха повернулась к Тане, и та только смогла наклонить голову в знак почтения.
— ПОДНИМИСЬ МАНГОН, МОЙ ЛЮБИМЫЙ СЫН. ТЫ ИСПОЛНИЛ МОЮ ВОЛЮ И ПРИВЕЛ МНЕ ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЙ СОГЛАСЕН УМЕРЕТЬ ЗА ТЕБЯ. ТЫ ЖАЖДЕШЬ СВОЕЙ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ?
Мангон послушно встал и поднял взгляд на дракона. Черты его лица заострились, на челюсти выступили желваки. Он сжал кулаки, пытаясь унять дрожь в руках.
— О Великая Матерь! Я благодарен, что могу видеть Тебя и говорить с Тобой. Я Твой недостойный сын, и я молю о прощении, — он снова рухнул на одно колено.
— ВСТАНЬ, АДРИАН, ХВАТИТ ОТБИВАТЬ КОЛЕНИ, — пророкотала Матерь, и Таня с Мангоном одновременно вскинули на нее удивленные взгляды. Им показалось, или дракон ухмылялась? — ЧТО ТЫ НАТВОРИЛ, СЫН МОЙ?
Ариан посмотрел на Таню и криво ей улыбнулся.
— У меня нет жертвы для Тебя, о Великая Матерь. И я готов понести любое наказание.
— Ты что делать? — зашипела на него Таня, от волнения путаясь в словах. — Портить все!
— НЕТ ЖЕРТВЫ? А ЭТО ТОГДА КТО? — дракониха подняла лапу и указала в сторону Тани огромным когтем размером с диван.
— Это Татана, и она здесь по ошибке.
— ТЫ ОТКАЗЫВАЕШЬСЯ ОТДАВАТЬ ЕЕ МНЕ, МАНГОН? — прорычала Великая Матерь, и из ее пасти вырвались клубы дыма и горячий воздух, который сбивал с ног.
— Прости меня, о Прекраснейшая! Но я отказываюсь приносить ее в жертву, — отчаянно прокричал Мангон, прикрывая лицо рукой от обжигающего дыхания.
— Перестань! Мне и так страшно, Адриан! — Таня схватила его за рукав, а потом обратилась к дракону: — Он не отказываться! Я здесь, и я твоя жертва.
— Нет, ты выйдешь отсюда живой! — зарычал Мангон. — Даже если я умру, даже если ты будешь меня ненавидеть. Ты должна выйти отсюда!
— КАК ИНТЕРЕСНО, — протянула дракониха, перестав обжигать людей внизу жаром. Она наклонила громадную голову к помосту, будто хотела получше рассмотреть их. — ТЫ ГОТОВА ПОЖЕРТВОВАТЬ СОБОЙ РАДИ ДРАКОНА? А ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ ОТДАВАТЬ ЕЕ ЦЕНОЙ СВОЕЙ ЖИЗНИ?
Пещеру заполнил запах то ли раскаленного металла, то ли крови. Таня испуганно шагнула к Адриану, и тот крепко прижал ее к себе. Они стояли под пристальным взглядом Матери, словно провинившиеся дети, и ждали ее приговора, потому что их жизни были всецело в ее когтистых лапах.
Дракониха распрямилась и нависла над ними, как скала.
— АДРИАН МАНГОН! ЗА ТО, ЧТО ТЫ ПРОЯВИЛ МИЛОСЕРДИЕ К ЧЕЛОВЕКУ, Я СНИМАЮ С ТЕБЯ ПРОКЛЯТИЕ. Я ВЕЛЮ ТЕБЕ: ДО КОНЦА ЖИЗНИ СОХРАНЯЙ ЧИСТЫЙ РАЗУМ И ДОБРОЕ СЕРДЦЕ, И ТОГДА Я ПОМОГУ ТЕБЕ В ТВОИХ ДЕЛАХ. ДА СВЕРШИТСЯ МОЯ ВОЛЯ!
— Что? — нахмурился Мангон. — Я не должен ее убивать?
— А ТЫ КАК ДУМАЛ? — с ехидством спросила Великая Матерь. — В ЧЕМ СМЫСЛ ДАРИТЬ ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ ТОМУ, КТО ВЕДЕТ СЕБЯ, КАК ЖИВОТНОЕ?
Адриан выглядел растерянным, он провел рукой по взмокшим волосам.
— Но в легендах говорится, что дракон должен принести тебе жертву. Нигде не написано, что я должен помиловать человека.
— ПОДУМАЙ НЕМНОЖКО. В ЧЕМ ТОГДА ИСПЫТАНИЕ, ЕСЛИ ВСЕ НАПИСАНО В ВАШИХ СКУЧНЫХ ЛЕГЕНДАХ?
— Получается, Айронгу не обрел человечность, потому что убил ту девушку? — догадался Мангон. — А потом еще одну.
— ВЕРНО.
— А мой отец…Он же ненавидел людей!
— ЭРОН — ОТДЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ. ОН ОБМАНУЛ МЕНЯ, И ПОНЕСЕТ ЕЩЕ СВОЕ НАКАЗАНИЕ, БУДЬ УВЕРЕН.
— И это значит… Значит, что я смогу как прежде обращаться в дракона?
— ХОТЬ КАЖДУЮ МИНУТУ, — дракониха наклонила голову и прикрыла глаза, и в этот момент появилось в ней что-то покровительственное и теплое, так что можно было и впрямь поверить, что она Матерь.
— Ты слышала, Татана? — Мангон сжал лицо Татаны в своих ладонях. — Все хорошо, все закончилось. И мы уйдем отсюда вместе.
— Ты обещаешь? — с надеждой спросила Таня.
— ВООБЩЕ-ТО ЭТО НЕВОЗМОЖНО, — вмешалась дракониха. — МЕНИВ-ТАН Я ЗАБИРАЮ.
Мангон прижал Таню к себе, будто ее вырывали у него силой.
— Что? Но почему?
— ЭТО МОЯ ЖЕРТВА. И У НЕЕ СВОЯ СУДЬБА. ТЫ ДОЛЖНА ПОЙТИ СО МНОЙ, МЕНИВ-ТАН, — добавила она, обращаясь к Тане, и в рокоте ее голоса как будто слышалось сочувствие. Но Тане от этого легче не стало. Она смотрела на Великую Матерь, и в ее огненных глазах читала свой приговор. Ей не убежать и не спрятаться. Предначертанное свершилось.
Таня почувствовала, как по горячим щекам ползут слезы.
— Нет, Татана, нет, — повторял Мангон, гладя ее волосы и лицо. — Я не могу отпустить тебя.
— Мне страшно, Адриан, — прошептала она.
Мангон долго посмотрел ей в глаза. Он впервые видел ее такой уязвимой, по-настоящему беспомощной, слабой. Голубые глаза казались огромными на белом лице, и он ясно в них видел и страх, и понимание. Тогда Мангон наклонился и накрыл ее губы своими. Таня положила руку на его затылок, запуталась пальцами в волосах, ощущая чешуйки под ними. Время замедлилось, загустело вокруг них, милосердно отмеряя им лишние мгновения. Первая Танина любовь и первый поцелуй оказались слишком желанными и слишком горькими для обычной девчонки.
Таня отстранилась и улыбнулась сквозь слезы.
— Береги себя, Тень. Пожалуйста.
— Татана? — прохрипел он, и лицо его некрасиво скривилось.
— НАМ ПОРА, ДЕВОЧКА, — Великая Матерь протянула лапу и Таня, в последний раз оглянувшись на Адриана, ступила на подушечки, покрытые грубой красно-розовой кожей. Чешуя на груди драконихи зашевелилась, расступилась в стороны, обнажая полупрозрачную кожу. Была видна решетка ребер и то, как медленно и мощно сокращается большое сердце. В груди дракона оказалось пустое пространство, похожее на яйцо. Оно раскрылось, и матерь аккуратно положила в него Таню. Та хотела обернуться и посмотреть на Мангона, но не успела. Она зевнула, нагнулась вперед, и когда яйцо закрылось, повисла внутри него в позе эмбриона, словно в материнской утробе. Кожа дракона стала непрозрачной, переливающиеся красным и фиолетовым чешуйки встали на место.
Великая Матерь взглянула на Мангона, который остался стоять в одиночестве на черном базальте. Его грудь дрожала от едва сдерживаемого рыдания.
— ТЫ НИЧЕГО НЕ БУДЕШЬ ПОМНИТЬ ОБ ИСПЫТАНИИ, СЫН МОЙ, — с добротой проговорила она.
— Я забуду, как она ушла? — он судорожно выдохнул.
— ДА.
— Нет, пожалуйста! Я хочу все помнить! Я хочу помнить, что я натворил!
Но Великая Матерь не слушала его. Она дотянулась когтем до его груди, и у Мангона закружилась голова. Несколько секунд он боролся с дурнотой, пытался выстоять, не потерять сознание, не забыть. Но даже он был бессилен против древней магии, и спустя мгновение рухнул на постамент без чувств.
Великая Матерь осмотрела пещеру на прощание, недовольно пророкотала, увидев следы запустения, а потом медленно опустилась под воду. Через пару минут поверхность озера вновь стала спокойной, а огни в храме погасли.
***
Во рту было так сухо, что распух язык. Болело горло, потому что хотелось сглотнуть, но слюны не было уже давно. Жослен сидел, привалившись спиной к стене, и рассматривал свои руки, бледные и сухие.
— Росси? — прохрипел он. — Росси!
Они больше практически не общались — не было сил. Но Жослен периодически окликал подругу, чтобы убедиться, что она все еще в сознании.
— Как ты думаешь, кто умрет первым? — раздался слабый голос из соседней камеры.
— Я. А ты будешь чувствовать запах моего разлагающегося трупа, — такое длинное предложение было всем, на что была способна его пересохшая гортань, и Жослен умолк. Из-за стены раздалось тихое карканье: Росси смеялась.