— Может быть, этот Джеффри и ненормальный, — поделилась своими соображениями Лиля, — но он наверняка очень богатый. Только посмотрите, что он вам прислал!
К кровати матери подбежала Аманда и накинула на плечи шубу из красивого южноамериканского зверька.
— Какая красивая! — воскликнула она. — Какой мягкий пушистый мех. Можно я немного поношу это пальто, мама?
— Конечно, нет. Не стану надевать его и я. Лиля, я не понимаю американцев. Они постоянно стараются купить кого-нибудь.
— Понимаю, что вы имеете в виду, мисс Лиза. Подозреваю, что у них это в крови. Они так долго покупали и продавали рабов, что это вошло у них в привычку. Как вы поступите с этим Джеффри?
Лиза согнала Аманду с кровати.
— Думаю, у меня нет особого выбора, верно? Поеду на обед в «Дельмонико». И можешь не сомневаться, закажу самые дорогие блюда в меню.
Лиля причмокнула, когда Лиза примерила шубу и прошлась по комнате, демонстрируя ее Аманде и Лиле.
— Она очень хороша на вас, мисс Лиза.
— Не удивится ли он, если я приму ее? — спросила Лиза с многозначительной улыбкой. — Могу держать пари, что, сколько бы она ни стоила, расходы он отнес на счет отца. Из какого магазина оберточная картонка?
— Из какого же еще? Из «Синклер и сын».
— Мистер Шенберг… — обратилась Лиза три часа спустя.
— Пожалуйста, просто Джеффри.
— Хорошо, Джеффри. Вы раздосадовали меня. Я не люблю, когда мне грозят и когда меня подкупают, а сегодня утром вы поступили со мной именно так.
Лиза сидела напротив Джеффри за удобным столиком в ресторане «Дельмонико», лучшем ресторане Нью-Йорка, расположенном недалеко от площади Мэдисон, возле гостиницы на Пятой авеню и дома Гоффмана с мраморным фасадом.
— Если вы считаете, что шиншилловая шубка это взятка, — возразил Джеффри, — то вы глубоко заблуждаетесь. Я купил ее для вас в качестве вещественного выражения своей преданности к вам. Разрешите мне взять вашу руку?
— Нет, не разрешаю.
— Хотите еще шампанского?
— Пожалуйста.
Джеффри сделал знак официанту, который снова наполнил их бокалы шампанским «Вёв Клико».
— Я просто без ума от вас, миссис Синклер. Можно я буду называть вас Лиза?
— Нельзя. Так вот, что вы имели в виду, когда написали, что не будете отвечать за свои поступки, если я не приду на обед? И не пытайтесь убедить меня в том, что это не угроза.
— Я бы покончил с собой.
Она посмотрела на него. Потом рассмеялась.
— Серьезно говорю вам, — подтвердил он. — Похоже, вы не понимаете, что я твердо решил добиться вас любой ценой. А любой ценой включает и жизнь.
Ее смех прекратился.
— Разрешите мне сказать вам вот что, Джеффри. Жизнью так просто не бросаются, даже не бравируют этим. Вы напоминаете мне моего покойного мужа. Он возбуждался, как вы. Он торопился вроде вас и умер в тридцать два года. Если бы я хоть на мгновение поверила в серьезность ваших намерений покончить с собой из-за обеда, я бы стала презирать вас как глупца. Ну, а пока что была бы признательна, если бы вы никогда, ни при каких обстоятельствах не брали бы себе в голову такую нелепую мысль. Ну, а теперь давайте заказывать обед. Я проголодалась.
Он почтительно воззрился на нее.
— Обожаю вас, — прошептал он.
Лиза закатила глаза. Она поняла, как надо поступать дальше.
Особняк «Италианата» на Пятой авеню занимал весь квартал и был похож на дворец Медичи во Флоренции, это, собственно, и задумал архитектор. Гражданская война привела к бурному росту цен на бирже Уолл-стрита, который не повторялся в последующие шестьдесят лет. И хотя многие в это время обнищали, подобно Лизе, состояния, которые нажили себе другие, породили класс мультимиллионеров, подобных которым Америка не видела за всю свою предшествующую недолгую историю. Самым ярким проявлением этого огромного нового богатства было строительство помпезных особняков, которые затмевали вызывавшие в прошлом уважение здания из коричневого камня. Алекс оказался в авангарде этого движения толстосумов со своим готическим нагромождением, до завершения строительства которого он так и не дожил. Но Отто Шенберг не замедлил последовать его примеру и к моменту капитуляции Ли в 1865 году дворец Медичи, как быстро прозвали его особняк, уже поднялся на Пятой авеню, его мрачные каменные стены выглядели не только как дворец, но и как крепость-тюрьма.
Пятидесятилетний Отто Шенберг стал одним из самых удачливых банкиров Нью-Йорка, а его банк — американским филиалом крупнейших европейских банков, которые вливали деньги в бурно развивающуюся экономику Америки. Отто не только пожелал построить дворец в Нью-Йорке, он захотел заполнить его сокровищами прошлого. Как и большинство нуворишей, он вознамерился подмаслить свои социальные позиции искусством — религией влиятельных людей. Поэтому на стенах просторных салонов и гостиных повесили огромные, мрачного вида итальянские полотна в тяжелых рамах в стиле барокко. Гобелены, а также подходящую для этого дворца мебель, приобрели у обедневших европейских аристократов. Когда особняк обставили, Отто въехал в него. Теперь финансовый магнат, сын портного из Мюнхена, почувствовал удовлетворение.