Вернувшись домой после обеда в «Дельмонико», Джеффри поднялся в свою спальню, чтобы проспаться после значительного количества принятого за обедом с Лизой вина. Примерно в пять его разбудил стук в дверь.
— Да? — сонно отозвался он.
— Мистер Джеффри. — Голос принадлежал одному из слуг. — Ваш отец желает вас видеть в комнате для игр.
— Опять пристают, — пробормотал Джеффри. — Ладно, сейчас спущусь.
Умывшись и прополоскав горло с одеколоном, он вышел из своей комнаты и стал спускаться по громоздкой каменной лестнице в огромный зал в два этажа, где висели бесценные картины Тициана. Прошел по мраморному полу, его шаги эхом отражались в сумрачных нишах, окружавших зал. Вошел в длинный, покрытый ковром зал, в котором висели другие картины, стояли сундуки восемнадцатого столетия, уставленные статуями, безделушками, табакерками, усыпанными драгоценными камнями, которые собрал его отец, чтобы утолить ненасытную жажду обладания утонченным, редким и прекрасным. Наконец он подошел к двери орехового дерева и постучал.
— Входите.
Прозвучал знакомый, басистый голос его отца с характерным немецким акцентом. Джеффри отворил дверь и вошел. Гигантский дом отапливался большими угольными котлами, установленными в подвальном помещении и сделанными по новейшей технологии, и несмотря на то, что в камине высотой в восемь футов в комнате для игр полыхал огонь, Джеффри почувствовал себя довольно зябко, подойдя к отцу, хотя дело было в июле. Отто Шенберг был внушающим почтение отцом.
— Ты хотел видеть меня, отец? — спросил Джеффри, остановившись перед позолоченным французским письменным столом, на котором великий банкир раскладывал карты. Отто Шенберг был красивым человеком — высоким, стройным и худощавым. У него были свисающие усы а-ля Бисмарк и совершенно гладкая лысина, макушка настолько гладкая, что в ней отражалась газовая люстра, висевшая над его головой. Любой человек с юмором воспринял бы название «Комната для игр», как шутку. Стены были покрыты темными панелями, тяжелый бильярдный стол на толстых ножках, столики для игры в трик-трак — все выглядело скорее как в музее. Но Отто эта комната нравилась.
Он взглянул на своего единственного сына. Его темно-голубые глаза, казалось, пробуравили череп Джеффри.
— Некоторое время назад я получил записку от женщины по фамилии Синклер. Она утверждает, что ты пристаешь к ней. Неужели это правда?
Джеффри почувствовал себя неловко, напрягся.
— «Приставать» — это не то слово, которое здесь подходит, сэр.
— Значит, правда, что ты знаешь эту женщину?
— Э… да, сэр. Между прочим, я угостил ее сегодня в «Дельмонико» обедом.
Отец уставился на него.
— Ты… ходил в общественное место с этой женщиной? Ты что, спятил? Разве тебе неизвестно, кто она такая? Разве ты не знаешь, что она из себя представляет?
— Я только знаю, что она самая красивая женщина на свете! — выпалил Джеффри. — И если мне удастся уговорить ее когда-нибудь выйти за меня, то клянусь, что женюсь на ней!
— Женишься? Значит, это серьезнее, чем я представлял себе. Тебя придется образумить, сэр, или ты, наконец, расскажешь мне, в чем здесь дело! Она написала, что возвращает меховую шубу, которую ты ей купил. Разреши поинтересоваться, чем ты заплатил за такую покупку?
— Я записал это на твой счет в магазине «Синклер и сын».
— Проклятие, сэр! ПРОК-ЛЯ-ТИЕ! Я не допущу этого! Покупать шубу артистке, женщине с ее репутацией!
— Папа, ты все время поносишь ее — почему? Что она сделала такого?
Отто остыл.
— Может быть, я несправедлив по отношению к тебе, — признался он. — Возможно, ты ничего не знаешь о ней. Позволь мне привести тебе несколько фактов о миссис Синклер, фактов, которые стали мне известны от лондонских друзей. Известно ли тебе, что она пользуется дурной славой в Англии, потому что была любовницей маркиза Понтефракта?