— Это превосходит все мои опасения, — воскликнула она.
— Нас предупреждали.
Толпа начала освистывать вышедшую из кареты Лизу. Она вместе с Отто торопливо юркнула в концертный зал, где контролер провел их по проходу на их места.
Далеко не все кресла в зале оказались занятыми. Но когда ослабили яркость осветительных огней, она с облегчением увидела, что пришло не менее ста любителей музыки, среди них музыкальные критики трех центральных газет.
На сцену вышли оркестранты и расселись по своим местам за большим черным роялем «Стейнвей».
Гавриил стоял за кулисами в ожидании своего выхода, вытирая с лица пот. Гастролирующий дирижер Ганс фон Бюлоу, зять Листа, — его перетянул на свою сторону Вагнер, — который пытался забыть все дрязги во время своего американского турне, похлопал его по плечу.
— Не волнуйтесь, — подбодрил его немецкий маэстро. — Ваш сегодняшний концерт войдет в историю.
— Может быть, — пробормотал Гавриил.
Фон Бюлоу вышел на сцену и поклонился вежливо зааплодировавшей публике. Потом он встал на возвышение.
Гавриил глубоко вдохнул и тоже вышел на сцену. Его встретила абсолютная тишина, когда он подошел к роялю и поклонился. Он сел, расправив фалды своего фрака. Посмотрел на фон Бюлоу и кивнул. Маэстро поднял дирижерскую палочку. Драматические звуки увертюры к концерту заполнили зал.
Гавриил смотрел на клавиатуру, думая о своем убитом отце, о погибших до него поколениях рабов, незаметных личностей в мучительной истории, чьих имен он никогда не узнает. Он думал о Пинеасе Тюрлоу Уитни и о Захе. Вдруг его охватила злость.
Когда закончились такты увертюры, сыгранной оркестром, зазвучали мощные аккорды Гавриила на рояле, полились захватывающие пассажи нарастающих октав.
Лиза, сидевшая в третьем ряду, сжала руку Отто.
Когда концерт подошел к волнующему завершению, опять воцарилась тишина. Весь вспотевший Гавриил поднялся. Он знал, что сыграл великолепно. Посмотрел на зал.
Лиза вскочила со своего места.
— Браво! — крикнула она и начала хлопать. К ней присоединился Отто.
И вдруг прорвалось. Захлопали и другие присутствующие. Раздалось несколько свистков, но они утонули в возгласах «Браво!» Гавриил не совсем уверенно поклонился. Но он мог уже не сомневаться в успехе. Это выступление стало его триумфом.
Этот вечер стал историческим для Гавриила Кавана.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Театральное обозрение в «Нью-Йорк геральд», 5 марта 1868 года:
«Вчера вечером в театре «Эмпайр» выступила в новой постановке пьесы Оливера Голдсмита «Она уступает, чтобы победить» известная английская красавица миссис Синклер. На мою долю выпала печальная обязанность сообщить, что миссис Синклер не завоевала симпатий критика. На миссис Синклер необычайно приятно смотреть, но роль она исполняла деревянно, говорила невпопад. Однако — таковы капризы театральной жизни — зал наградил ее овацией. Похоже, что на небосводе Бродвея появилась теперь новая звезда. По слухам из театральных кругов, эту звезду вознес какой-то ангел с Уолл-стрита».
В яркий, солнечный, но ветреный послеобеденный час в одно из воскресений марта Аманда читала в гостиной номера гостиницы «Давенпорт», когда зазвонил звонок входной двери.
— Я открою, — крикнула она Лиле, которая хлопотала на кухне.
Аманда встала. На ней было белое платье с белым бантом в светлых волосах, и она, как всегда, выглядела исключительно привлекательно.
Она подошла к двери и открыла ее.
— Папа! — крикнула она. — Папа!
На пороге стоял Адам, протянувший к ней руки. Аманда бросилась в его объятия, прижалась к нему и расцеловала.
— Как же ты выросла, Господи! — воскликнул Адам. — И как похорошела. Ах, Аманда, по тебе, наверное, уже сохнут молодые люди. Посмотри-ка скорее, что я привез тебе.
Только тут она заметила щенка спаниеля, которого Адам держал на ремешке и который обнюхивал пол, чтобы наделать в гостиной.
— Это для меня? — недоверчиво воскликнула Аманда. — Такой красивый щенок! Как его зовут?
— Это ты решишь сама.
— Он просто замечательный!
Она взяла на руки щенка, тут же начавшего лизать ей лицо.
— Спасибо, спасибо! Заходи же! Долго ли ты пробудешь здесь? Почему ты не приезжал раньше? Я так скучала по тебе!
— А я по тебе, дорогая.
Он снял шляпу и пальто, оглядел комнату, уютно обставленную подержанной мебелью.
— Лиля, идите сюда и познакомьтесь с моим папой. Сомерсет, и ты тоже.