— Я полностью это признаю, — подтвердила Бьянка Капелло. — Да, я там была.
— Вы пришли туда, чтобы шпионить за ней.
— Да, я признаюсь в этом.
— Великой герцогине не понравилось ваше присутствие. Она попросила меня помочь ей преодолеть остаток лестницы, но вы оттолкнули меня в сторону. Я споткнулась и наступила на лапу бедной Виви. Та вскрикнула от боли, и великая герцогиня рассердилась на то, что вы толкнули меня и Виви тоже досталось.
Если вы еще раз тронете синьорину Кьяру и ее собаку, вы об этом сильно пожалеете.
— Но это всего лишь собака.
Кьяра почувствовала, как внутри нее поднимается гнев, такой горячий, что ему под стать было расплавить серебро и лунный камень, лежавший на ее груди.
— Всего лишь собака? Она тоже чувствует боль, так же как и вы.
Донна Бьянка опустила глаза и ничего не ответила. Кьяра выждала момент, чтобы успокоиться.
— Великая герцогиня спросила вас, почему вы так одеты, — продолжила она. — Вы ей тогда сказали, что вам ни к чему шелка, чтобы доказать свое достоинство, как и железный корсет, чтобы держать спину прямой.
Кардинал поднял голову.
— Венецианская сквальдрина[98], — прошипел он.
Донна Бьянка обернулась и устремила на него свой взгляд.
— И вы зовете меня такими прозвищами только за сказанные мною слова? — спросила она. — Что же сказала в ответ великая герцогиня, синьорина Кьяра? Ты наверняка хорошо это запомнила.
Вам бы не помешали железные удила. А то вы совсем не умеете контролировать свой язык.
— Она сказала, что вам не мешало бы надеть на язык железные удила, потому что вы совсем не умеете его контролировать.
Донна Бьянка кивнула, словно слова Кьяры служили для нее оправданием.
— Потом еще много было сказано обидных слов с обеих сторон. А потом, донна Бьянка, вы назвали маленького принца Филиппо чудовищем. Вы сказали ей, что великий герцог сам называет так своего законного сына.
— Это была ложь. Я признаю это. Мне хотелось причинить ей боль.
— За это она ударила вас по губам. Я помню, что была потрясена — это так непохоже на великую герцогиню, она никогда не позволяла никому вывести ее из себя. Я не думаю, что она хоть раз ударила кого-то в своей жизни до этого момента. Но вы назвали ее сына чудовищем.
— И вот тогда она упала. Ударила меня и потеряла равновесие.
— А вы ударили в ответ. Вы ведь мастерица распускать руки. Я вскочила, чтобы удержать ее, и удержала бы, но вы ударили ее в плечо, и тогда она упала.
Донна Бьянка долго молчала. Потом она очень тихо произнесла:
— Да, я ударила ее в ответ. Я это признаю. Но я не толкала ее намеренно и не хотела, чтобы она упала.
— Вы ее ударили, — сказал кардинал. — Вы это признаете. Кроме того, вы признаете, что вступили в сговор с великим герцогом, для того чтобы выдать подкидыша в качестве его родного сына. Вы признаете, что показания Джанны Санти верны, что вы вдвоем убили по крайней мере пятерых женщин и некоторое количество детей, чтобы достичь своей цели.
Донна Бьянка снова посмотрела на свои руки. «Она знает, — подумала Кьяра. — Она знает, что сегодня вечером ей предстоит умереть. Но если великого герцога уже нет в живых, ей теперь все равно. Без него она жить не хочет».
Боится ли она утратить свою нынешнюю власть, положение и роскошь? Любила ли она его хоть как-то, если вообще способна любить?
— Я признаю это, — твердо заявила донна Бьянка.
— Очень хорошо, — ответил кардинал и выпрямился. — Магистр Руан но, попроси, пожалуйста, войти моего секретаря. Мне понадобятся также священник и палач.
— Ваша светлость, — вмешалась Кьяра. Слова «священник и палач» заставили ее живот неприятно содрогнуться. — Одну минуточку, прошу вас.
Руан не шелохнулся. Кардинал обернулся и посмотрел на нее.
— Я знаю, о чем ты хочешь меня попросить, — сказал он. — Иоанна поступила бы точно так же. Она попросила бы меня сохранить ей жизнь, позволить ей провести остаток своих дней в стенах монастыря, в одиночестве и раскаянии.
— Да, — сказала Кьяра. Одно короткое слово.
— Если оставить ее в живых, она станет плести интриги в пользу своего сына. Она найдет способ даже из монастыря, даже если замуровать ее в темницу под палаццо Веккьо. Если ты хочешь, чтобы мальчик жил, эта женщина должна умереть. Ее тело и тело великого герцога должны быть вскрыты, чтобы заверить людей в том, что они умерли естественной смертью.