Возможно, что нас специалисты в чем-то и подправят, но в общем можно с уверенностью сказать, что обозначенный им путь к овладению иностранными языками не эффективен.
Тем не менее, К.Э. Циолковский, спустя более десяти лет, начал всерьез разрабатывать международный алфавит.
Он считал, что в алфавите каждой нации много несовершенств. Например, многие звуки не имеют соответствующих букв, а некоторые буквы то произносятся, то нет, или произносятся различно в разных словах; некоторые звуки выражаются иногда одной буквой, а иногда и несколькими.
Особенно ему не нравились знаки препинания, которые он считал целесообразным заменить промежутками между словами тем больших размеров, чем остановки в речи длиннее.
Это его предложение представляется малопонятным, поскольку знаки препинания не тождественны точкам и запятым, на которых при чтении делают паузу. Имеются и другие знаки, помогающие передавать информацию.
Он предлагал цифры обозначать похожими на них буквами, а заглавные буквы – вообще исключить.
Основная идея, использованная им в алфавите, состояла в выявлении нормальных гласных звуков и гласных, йотированных спереди и сзади – всего их оказалось 30.
Далее. Слабую йотировку он предлагал обозначать спереди или сзади буквой i. Сильная йотировка должна обозначаться двумя такими буквами. В результате от 30 звуков осталось всего 6 значков с дополнительным знаком i. Аналогично, вводя для согласных знак i, обозначающий мягкость, он количество согласных уменьшил до 20 знаков.
Уменьшая количество основных букв, он, тем не менее вводит еще и дополнительные знаки йотирования, т.е. фактически никакого выигрыша нет (если не считать количества клавиш на пишущей машинке).
А вот как предлагал К.Э. Циолковский обозначать цифры: 0,1,П,Т,Ш,Щ,Б,2,8,9, что, конечно, усложняло написание формул.
Под этот алфавит он изобрел и соответствующую пишущую машинку, конструкцию которой описал в работе [127].
Подводя итоги этой работы К.Э. Циолковского, можно отметить, что здесь проявляется еще одна черта его деятельности, состоящая в том, что реальную ситуацию он подменяет придуманной и начинает нечто изобретать для нее, как для объективной реальности. Никто не собирался переходить на новый международный язык, менять алфавит и пр., но он уже провел все необходимые для этого работы. Конечно, они никакого значения для практики не имели.
Следует отметить еще одну новацию в лингвистике, используемую К.Э. Циолковским в его работах. Дело все в том, что он в формулах использовал не латинские, а русские буквы. Это выглядело достаточно забавно, с одной стороны, а с другой, непонятно.
В предисловии ко второму тому его «Избранных трудов» Ф.А. Цандер, будучи редактором, писал:
«Особенностью книг Циолковского, затрудняющей беглое чтение их, является то обстоятельство, что вследствие нехватки в Калужской типографии латинского шрифта и математических символов все обозначения математических величин представляли сокращения соответствующих слов, причем сокращения состояли из 2-3 русских букв. Так, например, для ускорения ядра было введено обозначение Уя, для длины пушки – Дп, для относительной тяжести – То и т.д.» [108] [с. 10].
Иногда нагромождения русских букв в формулах было настолько большим, что приходилось их буквально расшифровывать.»
Однако самое удивительное здесь состоит в том, что в типографиях шифр был, но сам К.Э. Циолковский хотел так писать. В 1928 году в своей работе [134] он этот свой подход объяснял так:
«Объясняю почему я употребляю в русских сочинениях русские буквы в формулах. Думаю, что математика проникает во все области знания. Формулы содержат сокращенные обозначения величин, т.е. означают слова, а нередко и длинные фразы. Язык формул так же сложен, как и обыкновенный язык. Было бы недурно употреблять для этого латинский язык, как известный большинству ученых. Но этот язык мертвый. На нем никто теперь не говорит и не пишет. Поэтому он отстал и не может выражать новых научных и общественных понятий. Какой же язык взять? Общенародный пока не укрепился и не развился достаточно. Французский будет непонятен русским, немцам и проч. Да и нужно его хорошо знать, иначе не подберешь очень сложных обозначений величин. Пока всякий народ может брать для формул только свой родной язык и его алфавит. Когда разовьется и установится общечеловеческий язык, тогда, конечно, и текст, и формулы можно писать на этом языке.
У нас в старину русский язык мешали с французским. Не смешно ли это! Так же смешно мешать разные алфавиты и языки, когда можно употреблять один.
При простых формулах неудобство это не составляет особого затруднения… Но в сложных вычислениях скорость может быть десяти сортов… потому что каждая скорость имеет свою характеристику и должна быть обозначена буквами характеризующего слова. Латинские обозначения оставляю только для логарифмирования» [134] [с. I-II].
Логики, конечно, в этом высказывании никакой нет. В самом деле, следовало бы в нем провести границу между текстами и символами формул, которые тем и хороши, что они международны и понятны всем. При переводах, например, текстов их не требуется расшифровывать и переписывать в других обозначениях, что чрезвычайно трудоемко.
Человеческий мозг так устроен, что нет ничего, что он не смог бы оправдать. Есть и такие специалисты, которые расхваливают и эти новации К.Э. Циолковского. А ларчик здесь, видимо, открывается просто. Не имея систематического образования и не изучив, в результате, какого-либо иностранного языка, К.Э. Циолковский в начале своей деятельности стал для обозначений использовать то, что ему было ближе, понятней и легче. Поскольку в русских обозначениях редакции тексты не принимали, впоследствии ему пришлось освоить и латинский алфавит, использование которого ему представлялось некомфортабельным, непривычным и, когда это было возможно, он с удовольствием использовал русские буквы.
Таковы его успехи в «филологии», которыми он так гордился.
Юбилей, смерть, бессмертие?
В своей работе [52] Я.И. Перельман отметил, что: «Восемнадцать лет, прожитых Циолковским при советской власти, как день от ночи, отличаются от шестидесяти лет его существования в царской России. Великий Октябрь принес ему признание и коренное изменение условий жизни» [52] [с. 63].
Конечно, вмешательство коммунистического правительства и лично В.И. Ленина в его жизнь, выразившееся в назначении ему персональной пенсии и превращения его в символ социализма, стало своего рода качественным скачком в его социальном и материальном положении. Но этот скачок был логично подготовлен предшествующим ходом развития отношений К.Э. Циолковского и научного сообщества России.
Разве коммунисты выступили инициаторами принятия полуграмотного человека в Русское физико-химическое общество? Может быть, это они заставили Н.Е. Жуковского дать положительный отзыв на ошибочную работу К.Э. Циолковского, в которой содержалось якобы опровержение закона И. Ньютона?
Тем не менее, если бы не произошла эта peволюция, К.Э..Циолковский не получил бы средств на работы по дирижаблю, никто не стал бы провозглашать его крупным ученым и изобретателем, Свою жизнь он наверняка закончил бы в полной нищете и неизвестности. Впрочем, в истории трудно что-либо загадывать, рассуждая по схеме: что было бы, если бы того) что было, не было. Что случилось, то и случилось.
Уже в 1927 году ему, как уже отмечалось, был организован юбилей, а в 1932 году, когда ему исполнилось 75 лет, коммунисты постарались и превратили эту дату почти во всенародный праздник. Юбиляра наградили орденом Трудового красного знамени, повысили в очередной раз пенсию, подарили огромный дом, назвали его именем улицу, выпустили два тома его трудов. В Колонном зале Дома Советов в Москве было организовано торжественное собрание, со всех уголков страны в адрес юбиляра были посланы многочисленные поздравления.