— Не в том дело, — сказал барон. — Я не мог делаться хозяин, и меня фертят, как…
— …волчок, — подсказала Азия. — Вы потакали своей слабости, папаша, а девчонка держит вас… и дурачит. Господь Бог справедлив!
— Спрафедлиф? — сказал барон. — Я не зваль тебя, чтобы слюшить мораль…
— Полно, сынок, немножко морали не повредит! Это соль жизни нашей братии, как грешок для ханжи. Послушайте, вы были щедрым? Заплатили ее долги?
— Та! — жалобно сказал барон.
— Отлично. Выкупили ее вещи? Вот это уже получше. Но все же недостаточно… Посудите сами!.. Ведь на этом далеко не уедешь, а такие девицы любят форснуть…
— Я готовлю ей сурприз на улиц Сен-Шорш… Он знайт… — сказал барон. — Но я не желаю бить простофиль.
— За чем же дело стало? Бросьте ее…
— Боюсь, что он мне позфоляйт это!.. — вскричал барон.
— А-а! Мы хотим оправдать наши денежки, сын мой! — отвечала Азия. — Послушайте! Вы, милушка, выудили у людей не один мильон! Говорят, их у вас двадцать пять. — (Барон не мог скрыть улыбки.) — Так вот! Надо выпустить из рук один…
— Охотно випустиль би, — отвечал барон, — но не успей я випустить атин, как спрашифаль второй…
— Мудреного нет, — отвечала Азия, — вы боитесь сказать «А», чтобы не дойти до «Я». Но Эстер честная девушка…
— Одшень честни дефушка! — вскричал барон. — Он одшень желаль би решиться, но только как расплата за тольг…
— Попросту сказать, она не хочет быть вашей любовницей, ей это противно. Понимаю ее! Девка привыкла потакать своим прихотям. А после молодых франтов не очень-то нужен старик… Поглядеть на вас… Куда какой красавчик! И толсты, как Людовик Восемнадцатый, к тому же малость глуповаты, как все, кто гоняется за фортуной, вместо того чтобы ухаживать за женщинами. Ну да ладно, если не пожалеете шестисот тысяч франков, — прибавила Азия, — уж я возьму на себя это дело, и девочка согласится на все, что вы пожелаете.
— Шесот тисяча франк! — вскричал барон, слегка подпрыгнув. — Эздер мне уше стоит мильон!..
— А пожалуй, счастье и стоит мильон шестьсот тысяч франков, брюхастый греховодник! Да вы и сами знаете мужчин, которые проели с любовницами не один и не два мильончика. Я даже знаю женщин, ради которых шли на эшафот… Слыхали про доктора, что отравил своего друга?.. Он польстился на богатство, чтобы составить счастье женщины.
— Та, я знай; но пускай я и влюплен, я не так глюп; сдесь, по крайней мере, потому, когта я вижу Эздер, я мог бы отдать весь мой бумашник.
— Послушайте, господин барон, — сказала Азия, принимая позу Семирамиды. — Вас достаточно выпотрошили. Я буду не я, если не помогу вам, в переговорах само собой. Слово Сент-Эстев!
— Карашо!.. Я тебя вознаграшу.
— Надеюсь! Ведь вы могли уже убедиться, что я умею мстить. Притом знайте, папаша, — сказала она, метнув в него страшный взгляд, — уговорить Эстер для меня просто, как снять нагар со свечи. О! Я знаю эту женщину! Когда плутовка осчастливит вас, вы без нее и вовсе не сможете жить. Вы хорошо мне заплатили; конечно, приходилось из вас вытягивать, но в конце концов вы все же раскошелились. Что до меня, я ведь выполнила свои обязательства, не так ли? Ну вот, послушайте: предлагаю вам сделку.
— Я вас слушиль.
— Вы определите меня поварихой к мадам, нанимаете на десять лет, жалованья вы мне положите тысячу франков и уплатите вперед за пять лет (ну вроде задатка!). Раз я у мадам, я сумею склонить ее и на дальнейшие уступки. Например, вы преподносите ей хорошенький наряд от мадам Огюст — она знает вкус мадам и ее капризы; затем к четырем часам приказываете заложить новую карету. Придя после биржи к мадам, вы вместе с нею отправляетесь прогуляться в Булонский лес. Это означает, что она открыто признает себя вашей любовницей, она принимает на себя обязательство на виду у всего Парижа… За это сто тысяч франков… Затем вы у нее обедаете (я мастерица на такие обеды), после чего везете ее на спектакль в Варьете, в ложу авансцены; и весь Париж скажет: «Вот старая шельма Нусинген со своей любовницей…» Лестно, не правда ли? Все эти преимущества входят в счет первой сотни тысяч, я женщина добрая. В неделю, если вы меня послушаетесь, ваше дело далеко продвинется вперед.