Но Булгакову велено было замолчать. Зощенко грязно обругали, по поводу Платонова Сталин выразился со свойственной ему категоричностью, написав на полях его книги: «сволочь».
Милосердие, доброта, искренность, честь были отменены как шелуха буржуазной нравственности. Новому, нарисованному человеку — с могучими плечами, сияющей улыбкой, добрым шагом — было приказано стать иным «по форме и по содержанию»…
Нарисованный «простой советский человек» оказался настоящей находкой для созданной при Сталине «административной системы» и ее пропагандистского аппарата. «Нарисованный человек» не требовал жилья, он «не боялся ни жары и ни холода», поскольку «закалялся, как сталь». В силу своей «социалистической сознательности» он не только смиренно сносил очереди, не требовал в отличие от рабов Древнего Рима хлеба и зрелищ, но и отвергал «их нравы». Он не сетовал, не возмущался, когда его именем, «по желанию трудящихся», поднимали цены на мясо, запрещали пиво, уничтожали «рюмочные» или выходной день объявляли рабочим. «Нарисованный человек» по первому требованию своих создателей радостно и гневно клеймил при Сталине «врагов народа». И позднее, когда место «великого друга народов» заступили его наследники, этот «нарисованный человек» после небольшой передышки снова был призван на службу идеологами и пропагандистами застоя, и теперь уже, правда без прежнего энтузиазма, топтал «диссидентов» и писал свирепые письма, требуя изгнания за границу не угодивших властям бардов, писателей и поэтов.
Нарисованный в середине тридцатых годов «хозяин земли» многие десятилетия смотрел на нас с плакатов, пытаясь увлечь нас своей нарисованной энергией, нарисованным оптимизмом и нарисованной верой. Мы привыкли к этим нарисованным рабочим, как привыкли к нарисованным вождям, нарисованному изобилию, нарисованному прошлому и будущему. Но жить нам среди тех и с теми, кого в кровавых муках родила наша история, смысл которой мы так яростно пытаемся разгадать. Постичь истинный смысл истории — значит разыскать и понять человека, украденного у нас мастерами плакатных дел. Утопия кончилась, время искать сапоги.
«— Пухов! Война кончается! — сказал однажды комиссар.
— Давно пора, — одними идеями одеваемся, а порток нету!»
(А. Платонов. «Сокровенный человек»)
Помните знаменитое, из Маяковского, из «Рассказа литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру»?
Пока наш нарисованный литейщик пошел «к социализму в гости», попытаемся понять, как же жил и живет другой — платоновский — «сокровенный человек», который к социализму ходит не в гости, а на работу.
К 1940 году жилплощадь на одного горожанина составляла всего 4,5 кв. м (в 1928 году — 5,8 кв. м). Потом ударила война, разрушившая значительную часть и без того скудного жилого фонда. Не исключением, а правилом стало, что семья из 3–4–5 человек ютилась на площади 6–10 кв. м, когда на живую душу приходилось «жилой землицы» едва ли больше, чем на покойника. Мы до сих пор числом разводов, семейными ссорами, замедлением демографического роста расплачиваемся за плоды сталинского изобилия. Чехословакия, по которой тоже прокатился огненный вал войны, имеет жилья 17 кв. м на человека, США — 48 кв. м.
К 2000 году мы только мечтаем довести московскую норму до 9 метров. До сих пор в рабочих общежитиях столицы проживает свыше 250 тысяч человек, из них 40 тысяч семейных. Почти 1,5 миллиона москвичей на рубеже XXI века живут в коммунальных квартирах.
Положение рабочих, однако, не определялось лишь материальными тяготами. Еще в 1930 году Малая Советская Энциклопедия называет паспорт «важнейшим орудием полицейского воздействия и податной политики в т. н. полицейском государстве». Однако уже в 1932 году в СССР вводятся паспорта и прописка по определенному месту жительства. «Полицейское воздействие» распространяется на каждого гражданина. Передвигаться по стране можно лишь при наличии паспорта. Крестьянам паспорта не полагались, и они тем самым фактически прикреплялись к земле, становились рабами колхозов и совхозов.