— О'кей, в стране бардак, и ты этим пользуешься. Ну а когда же вы начнете приводить страну в порядок для ваших же детей и внуков? Ты — барон-грабитель, Григорий. Так у нас называли Карнеги, Моргана, Рокфеллера. Но они все же кончили строительством больниц и картинных галерей. Когда ты начнешь что-то возвращать обществу?
Ле Карре повезло, его не избили и не убили, а просто послали к одной матери.
Наши политики тоже не порадовали писателя: Бакатин ахал и в ужасе хватался руками за голову, клеймя разложение общества и рассуждая о будущем России, как будто он не стоял рядом с Горбачевым и не возглавлял КГБ после августа 1991 года, Калугин слишком радостно рассказывал о своем соучастии в убийстве Маркова («Я ведь был, черт возьми, главным по этой части. Ни одна операция не обходила меня стороной»), и Ле Карре не понравилось его слишком плавное превращение из врага западной демократии в ее ярого неофита.
«На Красной площади прекрасное старое здание ГУМа захвачено «Галери Лафайет», «Эсте Лаудер» и другими знаменитыми фирмами. Вереница «мерседесов» и «роллс-ройсов» ждала у входа, а внутри жены русских миллионеров болтали и делали покупки. Их шоферы расплачивались сотенными — пятидесятидолларовые не принимались. Я ощутил в себе озлобленного коммуниста, а вовсе не западника».
Все это написал не Анпилов, а сторонник западной демократии, бескомпромиссный враг коммунизма и всех видов тоталитаризма, один из самых богатых писателей в мире.
В 1995 году вышел новый роман — «Наша игра» — о разочаровавшемся разведчике, который скрывается из Англии и вместе со своим агентом-ингушом ищет счастье в Ингушетии. Для этого пришлось съездить на опасный Северный Кавказ, правда, чеченская война еще не началась, но в воздухе пахло порохом.
Позже Ле Карре обвинил Россию в развязывании войны и предрек ее поражение.
В сентябре 1996 года — убийственная сатира на английскую разведку, роман «Портной из Панамы». После депортации Норьеги в Панаме идет игра вокруг канала. Уходить ли оттуда или не уходить? Какой режим может одержать победу после ухода и что это сулит Западу? Английская разведка посылает в свое посольство молодого сотрудника Оснарда, наглого, корыстного, неразборчивого в средствах, он вербует английского гражданина, портного Гарри Пендела, уже много лет обшивающего панамский бомонд. Заинтересованный в денежных впрыскиваниях, Пендел быстро приспосабливается к запросам Оснарда (а тому нужны сведения тревожные, оправдывающие присутствие в этой точке разведки) и начинает поставлять ему чистую липу, ссылаясь на разговоры с высокопоставленными клиентами. В Лондон рекой течет информация о заговоре «левых» и антизападных настроениях. Все вроде бы и смешно, однако к финалу события принимают драматический характер: американцы вводят войска, погибают совершенно невинные люди. Игры портного, вытягивающего деньги из разведки, жаждущей в паникерском свете изображать ситуацию в стране, кончаются трагедией…
Но все это было потом, а тогда мы пили скотч в ЦДЛ и делали это совсем не по-английски, что, по-видимому, и вылилось в приглашение погостить у писателя на брегах сурового моря близ Панзанса. Признаться, тогда я подумал, что это пресловутая английская вежливость, нечто вроде «вы удивительно хорошо выглядите» (на самом деле напоминаете заезженную клячу), и когда я на следующий год очутился в Лондоне и позвонил ему домой, то совсем не ожидал услышать подтверждения приглашения.
Ехал я на электричке целых четыре часа, и вот конечная точка — Панзанс, милый курортный городок на западном побережье Альбиона.
Уже на перроне я увидел высокую фигуру маститого автора, который радостно меня приветствовал, посадил в «лендро-вер», рассчитанный на пересеченную местность, и повез в свою обитель, состоявшую из двух двухэтажных домов: один — хозяйский, другой — для гостей. Все предельно просто, уютно, без излишеств, которые помрачают ум бедным интеллигентам, созерцающим подмосковные дачи наших внезапных банкиров, неподкупных госслужащих, директоров овощебаз и прочих выдающихся личностей. Дома высились на каменистом холме, внизу хмурилось серо-зеленое море, видимо, недовольное визитом бывшего чекиста, из окна гостевого дома виднелась ограда из колючей проволоки, как бы намекающая на мое будущее.
Вопрос о назначении проволоки мучит меня до сих пор, мог спросить у хозяина, но почему-то засмущался.
Джон отдал мне на откуп весь гостевой дом, я тут же начал все осматривать и обнюхивать, прежде всего холодильник, который оказался битком набитым пищепродуктами (о, как все мы любим халяву!) и — nota bene! — бутылками Puilly fume, моим любимым французским вином.