Раздавая арабам щедрые посулы, Лоуренс иногда внутренне содрогался: он прекрасно знал настроения британской политической элиты, которая и не собиралась давать арабам независимость: какая независимость для этих дикарей? Лоуренсу тогда становилось стыдно за себя, его начинала мучить совесть, он не знал, как будет смотреть в глаза своим арабским друзьям — законы чести блюлись ими свято.
По окончании войны начинается вторая жизнь полковника Лоуренса, еще более загадочная и необъяснимая: поработав немного в министерстве колоний, которым ведал молодой и энергичный Черчилль, он уходит в отставку, исчезает из лондонских салонов, избегает прессы, он словно бежит в монастырь от людских глаз…
И вдруг совершенно непонятное: прославленный национальный герой под чужой фамилией поступает по контракту на службу в Королевские воздушные силы в качестве рядового техника по обслуживанию самолетов. Одни объясняли этот странный поступок умопомрачением полковника, у которого произошел душевный надлом, другие видели в действиях Лоуренса хитроумные происки британской разведки, нашедшей оригинальную «крышу» для своего фаворита.
Эти подозрения стали роковыми для Лоуренса: вездесущая пресса пронюхала о его новой работе под чужим именем — все это прозвучало как колоссальная сенсация, — министерство авиации вздрогнуло и выперло Лоуренса в танковые войска; тут он снова сменил фамилию и тихо служил на базе в глухомани близ Дорсета, где решил обосноваться на старости лет и построил коттедж. Сослуживцы замечали в нем много странностей: однажды он выбросил на помойку чемодан капрала, плохо обращавшегося с солдатами, за это на несколько дней был подвергнут домашнему аресту. Удивлял вообще сам факт присутствия арабиста-интеллектуала, к тому же полковника в отставке, на неквалифицированной работе.
В Дорсете Лоуренс пристрастился к мотоциклу, он любил бешеную скорость, и часто его мотоцикл гремел по глухим улочкам городка.
В танковых войсках любитель скоростей скучал и благодаря связям вновь устроился в авиацию под чужой фамилией, в 1926 году начальство имело глупость направить его на авиабазу в Индию, рядом с границей Афганистана — снова проклятая пресса! Как же, знаменитый разведчик в такой стратегически чувствительной точке! Тут и советские газеты подбросили дров в костер, написав, что агент британского империализма активно занимается шпионажем и плетет заговоры против Советской России, а афганское правительство даже издало приказ расстрелять Лоуренса на месте в случае появления на территории Афганистана.
Вся эта шумиха напугала и англичан, и индийцев. Лоуренса срочно возвратили в Лондон; там все бурлило, и его косточки перемывали в парламенте, ему посвящали демонстрации протеста друзья Советской России, а британские коммунисты в лучших традициях нового строящегося мира сожгли его чучело на митинге.
Затюканного полковника определили сначала на базу в Плимуте, а затем в Саутхемптоне, ему запретили выезжать за границу и даже общаться с «большими людьми», которых он знал, прежде всего с Черчиллем. Наконец в 1934 году начальство вздохнуло с облегчением: контракт Лоуренса истек, он ушел из авиации (последнее время он был поглощен созданием скоростных мотоботов для самолетов-амфибий и попутно переводил на английский «Одиссею») и поселился в Дорсете, иногда выезжая в Лондон и по-прежнему гоняя на мотоцикле.
Странный, неразгаданный человек. Бесспорно, национальный герой. Но что произошло с ним? Почему такой резкий разрыв с разведкой? А был ли это разрыв? Неужели действительно угрызения совести побудили его все бросить и покаяться таким необычным способом?
Многие современники воздавали хвалу его уму, мужеству и воле, но другие считали его выскочкой, привыкшим к славе. Так актер, гениально сыгравший одну роль, поднятый на щит публикой, но не сумевший повторить успех, вынужден уйти в тень, мучимый тоской по прошлому. А кое-кто считал Лоуренса просто психопатом, даже шизофреником, изрядно подорвавшим свое здоровье в аравийской пустыне, или типичным интеллигентом-писателем, который, подобно Шелли или Бодлеру, всю жизнь страдал из-за собственных неврозов.