Пьер с удовольствием выпил кофе. Волосы Стефании были покрыты белым накрахмаленным чепчиком, вероятно, попавшим сюда из Франции, что заставило сердце Пьера забиться при воспоминании о Клер.
— Уже поздно, — сказала Стефания, — и отец с нетерпением ждет вас. Он встал на рассвете и сейчас я должна пойти к нему. Съешьте весь завтрак, если сможете. — Она улыбнулась при воспоминании о супе и оставила Пьера на попечение стражника, который помог ему управляться с подносом. Для Пьера не составило труда покончить с щедрым завтраком. Слуга помог ему одеть его вещи, дополнив их красивой голубой греческой туникой до колен с серебряным шитьем и поясом из русской кожи для сабли, но без сабли. Пьер улыбнулся этой предосторожности. Он пробежал пальцами по волосам, чтобы они не лезли в глаза. Его рука после этого приобрела острый аромат сандалового дерева от Шейдаз. Он взглянул на свою голубую тунику из нежного хлопка и засмеялся. Я начинаю выглядеть и пахнуть как грек, подумал он, и стал ждать встречи с графом.
У Филельфуса был скромный небольшой тронный зал в центре замка. Его украшали ковры, гобелены и кресло, похожее на трон, на возвышении под балдахином с кистями. Слуга распахнул обе створки двери и объявил: «Сэр Питер из Франции!» — и Пьер подошел к подножию кресла слепого человека и встал на колено, как его учили делать при встрече с крупными вельможами. Одно колено для вельможи, два колена для Бога и короля, поклон и поцелуй руки для дамы. Манеры во Франции были просты. Поведение Пьера, которое сочли бы варварским при дворе Великого Комнина, было вполне приемлемым в замке слепого понтийского дворянина, который наклонился, ощупал его лицо и произнес:
— Я рад вас видеть, сэр Питер. Надеюсь, что вас удовлетворят наши дикие манеры и наше грубое гостеприимство, пока вы не покинете нас.
На голове тучного старика был фригийский колпак из золотой ткани. Поверх его туники висела икона в серебряной раме, изображающая муки Христа в терновом венце. Его маленькие белые руки покоились на резных подлокотниках кресла. Одна из них слегка и ритмично шевелилась, как бы отбивая такт мелодии, слышной ему одному. Сэр Теодор, в кирасе и с саблей, стоял справа. Стефания, стоявшая слева, надела длинную синюю хламиду или греческий плащ. Он был застегнут гранатовой пряжкой, а на плече, где сходились половинки плаща, висел таблион, то есть вышитый квадрат в рамке, какой могли носить только императрицы. Вся семья выглядела серьезно, и ничто в их богатой обстановке не предвещало, что Пьеру легко будет заплатить выкуп.
— Мне оказан великодушный прием, сэр, — ответил Пьер.
— Вы молоды, сэр Питер, — сказал граф, — и я вижу, что у вас решительное выражение лица. Мне сказали, что вы получили ранение правой руки. Может быть, это не самое большое несчастье, иначе, насколько я могу судить по вашему лицу, вам захотелось бы воспользоваться саблей. Мои болтливые слуги иногда забывают о хороших манерах. Надеюсь, что ваша рука заживет.
— Я уже дал слово, что не стану драться со стражником, милорд, и сегодня утром у меня не болит рука. Я очень благодарен за заботу, которой меня окружили.
— Это хорошо, очень хорошо. Я надеялся, что в вашем сердце найдет место чувство благодарности. Не стану напоминать вам, что мой сын спас вам жизнь. Могу добавить, что при этом один из слуг подвергался серьезной опасности. Уступ, на котором вы лежали, обрушился на дно ущелья в тот самый момент, когда мой храбрый слуга спас вас.
— Я не знал этого, сэр. — Пьер предположил, что эта несчастливая случайность увеличит сумму выкупа, но сомневался, что какая-то его доля достанется слуге.