Это было удивительно — сидеть с Великим Комнином, и девушка на мгновение забыла об ужасной трагедии отца. Но ее не очень интересовала трапезундская политика.
— Как выглядела танцовщица в таверне, Питер?
— О, она достигла совершенства и четкости в танце.
— Как она была одета? Я не была в городе несколько лет. Мне всегда нравились красивые платья.
Пьер вспомнил о морских водорослях.
— Дай подумать; на ней была длинная волнистая юбка, какой-то серебряный жакет и что-то вроде турецкой чадры… Точно не помню.
Настроение Стефании, как у всех гречанок, быстро менялось. Ее глаза смеялись.
— На этих камнях очень жестко сидеть, Питер. Погуляй со мной, чтобы я могла ощутить ступнями траву.
Совесть Пьера таяла при лунном свете. От Франции его отделяли два месяца, три драки и четыре моря позади и выкуп впереди. За караван-сараем, где кончался двор замка, посыпанный гравием, была большая зеленая лужайка, окруженная лесом. Стефания взяла его под руку, и они пошли по направлению к лужайке.
— Я просила, чтобы ты говорил со мной как брат, — сказала она, — и ты замечательно справился с этим. Теперь ты рассказываешь, что на танцовщице была плотная турецкая чадра, через которую ничего не видно. Прекрасный костюм! Ты когда-нибудь ходил босиком по траве, Питер? Она такая чудесно прохладная.
Пьер рассмеялся так громко, что испугался и сразу понизил голос, чтобы не услышал граф, если бедняга еще не спит.
— Дорогая девочка, разве ты не знаешь, что европеец не сможет обнажить ноги, не сняв штаны?
— Боже! Я забыла! Что за ужасная мысль! Почему вы не одеваетесь как греки. Но ты теперь говоришь не как Теодор. Представляю, как была одета танцовщица.
Пьер сел рядом с ней.
— Тебе придется лишь немного напрячь воображение, чтобы представить себе ее костюм в целом.
— А среди публики были женщины?
— На берегу они не бывают, Стефания.
— Мужчины аплодировали ей?
— Они ревели.
— Ты тоже аплодировал?
— Кажется, да.
— Думаю, что все это выглядело мерзко.
— Теперь ты говоришь, как моя сестра, Стефания. У меня нет сестры, но если бы была, она выразилась бы именно так.
— Тогда я больше не буду, иначе ты опять начнешь говорить, как Теодор, и читать мне проповедь о необходимости носить головной убор. Он считает меня ужасно нескромной.
— Твои волосы прекрасны, Стефания.
— А твои — просто чудо для Трапезунда. Я потрогала их, когда ты спал, чтобы убедиться, что они настоящие. Здесь многие мужчины носят парики.
— Да? Мои волосы — настоящие.
— От них пахнет сандаловым деревом. У греков это общепринято, но западные мужчины не мажут волосы ароматными веществами. Я спросила отца. Это танцовщица в таверне намазала тебе волосы?
Пьер мягко рассмеялся.
— Стефания, ты почти испугала меня. Твой брат задал мне массу вопросов, когда вытащил меня из ущелья, но он расспрашивал не так настойчиво. Что касается сандалового дерева, я должен был издавать приятный аромат, чтобы угодить дьявольскому нюху Балта Оглы во время обеда, когда его толстый евнух показывал чудеса ловкости.
Он на мгновение забыл о бесчеловечности Василия и вспомнил о нем, как о жонглере. Стефания задрожала и схватила Пьера за руку.
— Не попади в лапы этих ужасных людей, Питер. Оглы уже пытался убить тебя. В следующий раз он постарается не промахнуться. Мое сердце не выдержит этого.
Пьер снова успокаивающе обнял ее.
— Я не хотел упоминать о них. — Он еще не кончил фразу, но она остановила его речь, поцеловав его в губы.
— Мое сердце не выдержит этого, — повторила она, не отрывая своих губ от него. Руки Пьера сомкнулись вокруг нее. Если его рука или грудь и болели, он не чувствовал этого.
Когда немного позже он разжал объятия, она посмотрела на него широко открытыми, смеющимися глазами.
— Я заставила тебя на мгновение забыть девушку во Франции, Питер?
Греческая проницательность оставалась загадкой для Пьера.
— Да, Стефания.
— Как ее имя?
Пьер не ответил.
— Ты, конечно, не скажешь. У нее золотистые волосы, я знаю, и она знатная леди! Мне все равно, Питер. Я хочу, чтобы ты меня поцеловал. Меня еще никто не целовал.