Квазивоенный статус, который обеспечивала Хью его профессия, открыл перед ним многие двери. Воюющие люди из всех слоев общества были рады приветствовать эксперта, изготовляющего доспехи, которые считались непробиваемыми. Однажды Хью пригласили в замок, который возвышался над стенами и был фактически неотъемлемой и сильнейшей их частью. Пьер настойчиво упрашивал взять его с собой, Мария по непонятным причинам не возражала против этого, и Хью сначала с неохотой, а потом с большой гордостью разрешил ему пойти.
Первое впечатление Пьера от войны настолько поглотило его, что он, забывшись, вышел в один из проемов зубчатой стены, на которую их привел английский сержант для лучшего обозрения. В тот же миг тяжелая рука англичанина опустилась на его голову и заставила его упасть на пол, и прежде чем он успел приподняться, Хью коротким пинком отбросил его в безопасное место за зубцом.
— Такая голова как у тебя привлечет огонь всей французской армии, — предостерег его сержант.
Они подождали, зная, что сейчас произойдет.
В воздухе раздалось жужжание, затем удар в стену за ними, и что-то металлическое упало на пол вместе с горстью выбитых из стены камешков. Хью поднял стрелу. Это был короткий железный цилиндр с заостренным концом и небольшим кожаным хвостовиком для стабилизации его положения в полете. То была арбалетная стрела, смертельный снаряд, запрещенный Церковью.
— Эта штука была бы сейчас в твоей голове, Пьер, если бы не быстрая рука сержанта, — сказал Хью. — Я же говорил, чтобы ты не подходил к амбразурам.
Пьер понял, что война может наносить удары как спереди, так и сзади; это было важное тактическое открытие.
— Извини, отец, — сказал он, потирая спину. — Я наблюдал, как арбалетчик заряжал стрелу.
— Который? — спросил сержант. Он уже хорошо знал членов подразделения, расположившегося на этом участке.
— У него конический шлем с открытым забралом.
— У них у всех такие шлемы, — ответил сержант.
— У его доспехов не хватает ворота. Он вышел из-за скалы. Я удивился, увидев его так близко.
— А, теперь понятно. Надо ему напомнить, что не следует оставлять шею открытой, иначе можно простудиться. Эй, Альберт?
— Да, сэр? — откликнулся подбежавший человек.
— Видишь француза вон там? — сказал он по-английски. — Он хочет начать войну.
Все рассмеялись при таком упоминании о конфликте, который продолжался уже восемьдесят лет.
— Он за скалой. Знаешь скалу, о которой я говорю?
— Конечно, знаю. Они всегда подкрадываются туда.
— Он потерял ворот. Как ты думаешь, сможешь ты убедить его не относиться столь беззаботно к своей одежде?
— С удовольствием, — ответил лучник с широкой ухмылкой и тщательно выбрал длинную, прямую, полированную стрелу.
— Что вы собираетесь делать? — испуганно спросил Пьер.
— Мальчик говорит по-английски, мастер Хью?
— Английскому он научился у вас; он его слышит на улице все время. Итальянскому он научился у меня, а французскому у своих родителей.
— Ну-ка пощекочи его слегка, — сказал сержант, подчеркнуто подмигнув. Пьер этого не заметил.
С бесконечной осторожностью и большой ловкостью лучник несколько раз быстро выглянул из-за края амбразуры. Стрела его была наготове, лук наполовину натянут. Затем он внезапно сделал быстрый шаг вперед и слегка наклонился в сторону, настолько чтобы зубец стены не мешал ему. Он быстро отвел оперенный хвост к плечу и отпустил стрелу. Раздался звон струны и шипенье, а затем громкий злобный крик снизу.
— Ты пощекотал его, Альберт?
— Точно как вы приказали, сержант.
— Куда?
— В шею.
— Но ты не ранил его, не так ли, Альберт?
— Клянусь честью, он ничего не почувствовал.
— Видишь, Пьер? Мы не хотим обижать французов. Правда, парни?
— Да, да! Ей-богу, не хотим! — ответил хор сильных голосов.
Пьер попытался рассмеяться шутке, но он никогда не был ближе к войне, чем в мастерской, и первое знакомство с искусством убивать расстроило его и вызвало внезапное отвращение.
— Я знаю, что вы сделали, — со злостью крикнул он.
— Но, Пьер, он ведь хотел убить тебя, понимаешь? — сказал Хью.
— Да, наверное, хотел.
— Ну и?
Хью пожал плечами, удивленно поднял брови и, наконец, выразительно развел руками, по-итальянски, ладонями вверх. Он очень строго взглянул на приемного сына.
С того дня всю жизнь, всегда, когда он видел смерть человека, Пьер припоминал этот жест своего приемного отца.