Бэрроу потирал ногу под столом, глядя на Пьера.
— Отдай обратно! — угрожающе прошептал Пьер.
— Прошу прощения, монах Джон, — сказал Бэрроу, — кажется, меня укусила блоха.
— Это не блоха, — пробормотал Уильям. Пьер продолжал старательно писать.
Бэрроу понял, что он один против двоих. Сочетание положения Уильяма и роста Пьера — это было слишком для него. Он нагнулся и сделал вид, что нашел что-то на полу.
— Это твои, Уильям? — спросил он, небрежно бросив записи на стол. — Я только что нашел их на полу.
Англичанин кивнул.
— Ты оказал мне услугу, — сказал Уильям Пьеру после случившегося. — Я бы вызвал его на поединок, если бы узнал правду. Потом мой дядя побил бы меня независимо от того, выиграл я или проиграл. Он очень заботится о моей драгоценной шкуре. Кажется, он хочет, чтобы я стал священником.
— Ты бы победил, — сказал Пьер. — Бэрроу не умеет обращаться с саблей. Не люблю трусов.
Много раз за время учебы в Руане Уильям Стрейнж и Блэкмер скрещивал сабли с просто Пьером в дружеских тренировках, иногда под одобрительным взглядом гордого старого сэра Джона Тальбота, который не видел ничего неприличного в дружбе внучатого племянника с парнем из народа, особенно зная, что ему давал уроки воспитатель сына герцога Анжу.
Во время приходского праздника невинных младенцев зимой 1443 года, когда Уильяму и Пьеру исполнилось по девятнадцать лет, в Руане состоялся изумительный Праздник дураков. То была возможность расслабиться после церковной дисциплины, особенно для младших священнослужителей. Они, как и народ, радовались такой возможности. В этом году праздник обещал быть исключительным. Мягкое лето принесло щедрый урожай, и даже политическая погода казалась благоприятной. Широко распространились слухи, что перемирие, которое соблюдалось уже долгое время, вот-вот завершится мирным договором между давними противниками.
Англичане были особенно предупредительны по отношению к французам, а французы чрезвычайно вежливы по отношению к англичанам. Повсюду в Нормандии и Франции городские ворота долго оставались открытыми после захода солнца, как знак взаимного доверия и уважения. Если по обе стороны ворот и находились люди с острыми топорами, готовые одним ударом перерубить канаты и опустить тяжелые крепостные решетки, они не бросались в глаза и не имели официальных приказов.
Во время вечерни алтарь кафедрального собора сверкал сотнями свечей, но внимательный взгляд заметил бы, что это не чистые восковые свечи, которые излучали ясный священный свет перед мессой, а самые заурядные и дешевые сальные свечи, не священные и не красивые. Они дымили, оплывали и капали. Но никому не было до этого дела.
Люди столпились в церкви. Они были празднично одеты, говорили громко и все сразу, подшучивали над соседями, с шумом разгрызали зубами орехи и без конца жевали большие вкусные колбасы. Тут и там в приделах храма небольшие группы играли в кости и в карты. Женщины кормили грудных младенцев, торговцы забирались на скамьи, кричали через головы толпящихся вокруг людей, обсуждали подъем торговли и возможности дальнейшего процветания с наступлением мира. Время от времени неизвестно откуда возникала бутылка сидра или вина, ее чудесное появление встречали приветственными возгласами и моментально опорожняли ее.
В алтарной части молодой подьячий, облаченный как руанский епископ, пародировал святую службу. Разумеется, на нем не было епитрахили. Праздничная митра у него на голове была в два раза выше, чем следует. Она была изготовлена из позолоченного пергамента, сверкала фальшивыми драгоценностями и была украшена изображением осла. Праздник дураков посвящался Бегству в Египет, поэтому осел пользовался особой честью. Два ослиных уха выступали над неимоверно высоким головным убором, пародируя шапку епископа, форма которой символизировала Святой Дух, снизошедший на головы апостолов и даровавший им речь.
— Господь с вами! — воскликнул он глуповатым надтреснутым фальцетом и закричал по-ослиному: — Хейооо!
— И святой дух! — отвечали люди. — Хейооо! Хейооо! Хейооо!
В дополнение к фальшивому епископу, выбранному духовенством в качестве представителя церковной власти, люди выбрали Короля дураков. Он командовал праздником и следил за тем, чтобы никто не остался трезвым после шуточной службы в церкви.
На мостовой перед портиком собора люди танцевали, а высокая сводчатая арка была битком набита молодыми парочками, открыто выражающими свое восхищение друг другом.