– Такой же опасной, как у моего двоюродного брата Альдо, и у Коппо, и у любого из тех, кто мне служит, – заметил ее муж.
– Фолько, она – не твой двоюродный брат Альдо и не Коппо Перальта!
– Да. Но она ни в чем не уступает им. Любовь моя, я не просто так это говорю. Она не владеет мечом и не участвует в боях вместе со мной, но почти во всем остальном Адрия – мое лучшее оружие.
– Оружие, – повторила жена. Она заметила, что на этот раз муж назвал племянницу по имени.
– Она хочет быть оружием, – возразил Фолько. Это и правда был старый спор.
– Она хочет заслужить твое одобрение. Даже твою любовь. В самом деле, если бы я умерла, она бы…
– Прекрати, – оборвал он ее совсем другим тоном.
Катерина посмотрела на мужа в зеркало – он отвернулся, поморщившись. И она прекратила.
– Я не разрешаю тебе умирать раньше меня, – тихо сказал Фолько д’Акорси. – Я тебе это уже говорил.
– «Не разрешаю», – передразнила она, или попыталась, но ей это не удалось.
Помолчав, он сказал:
– Катерина, есть мужчины и женщины, которые отмечены или которые сами себя отметили другой жизнью. Адрия – одна из них. Мы это понимаем. Ее отец тоже понимает, хоть он и против этого. Поэтому она здесь, а не в Мачере, и не вступает в брак, который мог бы отразиться на судьбе Батиары. Я пытаюсь – с твоего позволения – на время предоставить ей эту другую жизнь до того, как ей придется смириться со своим положением. Пытаюсь уважать ее желания, о которых она нам дала понять. Любовь моя, на некоторых из этих дорог в какой-то момент может стать опасно. Но это все равно ее выбор, и она давно не ребенок.
Катерина смотрела на него в зеркало, необычайно дорогое, в этой золотой раме с жемчужинами.
– Ну хорошо, но обещай мне…
– Не могу, – ответил он.
Через три месяца, когда сухая жара закончилась, и началась осень, и за городскими стенами убирали виноград, Фолько опять пришел к жене в ее покои. На этот раз утром, когда солнце только что взошло и в открытые окна были видны горы, пылающие яркой листвой – рыжей, красной, золотой.
Она сидела в халате и читала письмо от своей невестки. Служанка выкладывала первый из ее нарядов на сегодняшний день.
Фолько оживленно произнес:
– Доброе утро! Я должен уехать, любовь моя. Шесть человек едут со мной. Есть кое-какие дела, которыми нужно заняться. Мы поохотимся и… разберемся с тем, что возникнет.
– Всего шестеро?
– Больше не требуется. Это же не война. Я буду тебе писать, как обычно.
Она смотрела на него, не поднимаясь из своего кресла. Ее светло-зеленые глаза было трудно забыть. Катерина Риполи слыла одной из аристократических красавиц своего времени. Женитьба на ней была для Фолько большой честью, оказанной в награду за долгие годы военной службы Мачере. Отец, вопреки обычаю, предоставил Катерине возможность отказаться от этого брака, но она не отказалась.
– Возвращайся ко мне, – сказала Катерина. – Не умирай.
Она всегда так говорила.
– Я пока не могу умереть. У меня осталось слишком много грехов, которые я не искупил, чтобы попасть в свет Джада.
– В самом деле. И что ты собираешься делать с этими грехами?
– А разве я не делаю? Мы строим святилище.
– Ах, да! Этот шум губит каждое мое утро.
– Мы все чем-то жертвуем ради веры, – усмехнулся Фолько.
По правде говоря, он был уродливым мужчиной – отсутствующий глаз, шрам, крючковатый хищный нос, – но от его улыбки словно прибавлялось сил. Его любили и мужчины, и женщины, и в первую очередь сама Катерина. Она отвечала взаимностью на его любовь к ней с самого начала и по сей день.
Он наклонился, поцеловал жену и ушел.
Это случилось за десять дней до того, как к Адрии Риполи, изображающей девушку с фермы неподалеку от Милазии, пришел посыльный из дворца, принес одежду и известил, что на следующую ночь ее отведут прислуживать графу. За это она получит щедрое вознаграждение. Если же девушки не будет на месте, когда за ней придут, дом подожгут, а их с тетей и дядей найдут, куда бы они ни сбежали, и убьют.
Коппо Перальта, который с лета жил – также под чужим именем – в самой Милазии, чтобы по поручению Фолько присматривать за Адрией, раньше нее узнал, что скоро ее позовут.
За соседями девушки наблюдали другие люди, приехавшие на юг вместе с Коппо. За несколько дней до появления посыльного видели, как младший сын с ближней фермы отправился в город, и проследили за ним. Он ходил один, не прихватив ничего для продажи на рынке, да и день был не рыночный.