Она продолжала лежать, точно приклеенная к земле, не выдавая себя ни всхлипом, ни движением, и чувствовалось, что так она может лежать и час, и два, а у меня все-таки были свои дела. Но бросить здесь эту недотепу одну, избитую, униженную и, возможно, не вполне дееспособную, я не могла. Вдруг ей придет в голову снова отправиться пешком через дорогу? От одной мысли об этом я содрогнулась.
— Ну вот что! — решительно заявила я. — Или ты сейчас же приходишь в себя, или я действительно вызываю милицию, «Скорую помощь», и пусть тобой занимаются компетентные органы! Откровенно говоря, ты мне не нравишься. Ты случайно не сбежала ни из какой… гм… лечебницы? У тебя есть с собой какие-нибудь документы?
Как ни странно, это подействовало. Девушка вдруг зашевелилась, подняла припухшее исцарапанное лицо, несколько секунд пристально и недоверчиво смотрела на меня, а потом села, вытянув ноги. Если бы не разбитая физиономия, не продранные на коленке джинсы и измазанные зеленью руки, можно было подумать, что она просто прилегла вздремнуть на травке и только что очнулась от мирного сна. Я хочу сказать, что все-таки было в этой девушке что-то не от мира сего.
Она и на вопрос о документах отреагировала очень своеобразно. Сначала она с готовностью и усердием, которого от нее никак нельзя было ожидать, полезла в задний карман джинсов, а потом извлекла из него и протянула мне измятый билет на электричку до станции Каратай. При этом в отсутствующих глазах девушки мелькнуло что-то похожее на надежду — может быть, она ждала, что теперь-то ее наконец оставят в покое.
Наверное, так мне и следовало поступить, но я вбила себе в голову, что с этой крошкой не все в порядке, и, если оставить ее без присмотра, непременно случится беда. Лучше всего было передать ее сейчас родителям или мужу, или воспитателям — поди угадай, что за социальный статус у этой чудачки! Судя по билету, она собиралась уехать с шестичасовой электричкой в Каратай, но до назначенного срока оставалось еще долгих восемь часов, а за это время можно избороздить столько мостовых, что мало не покажется.
— Вот что, подруга, — сказала я, возвращая девушке билет. — Тебе нужно привести себя в порядок. Не поедешь же ты в свой Каратай с окровавленным лицом! И джинсы, смотри, на коленке лопнули… Давай-ка я возьму тебя сейчас с собой — ты умоешься, заштопаешь одежду, да и перекусишь, кстати… Выглядишь ты, надо сказать, неважно — давно ела, признавайся!
Она не ответила, размазывая кровь по лицу тыльной стороной ладони. Я заметила, что кожа на ее руках не отличается чистотой и покрыта цыпками. Пожалуй, на избыток внимания к своей персоне эта девушка не могла пожаловаться. На избалованного ребенка она никак не походила. Если у нее и имелась семья, то не из тех, что относятся к разряду благополучных.
Девушка обтерла ладонь о полу куртки и опять впала в оцепенение. Может быть, ей и в самом деле требовался хороший психиатр, но до шести часов вечера вряд ли мне удалось бы решить эту проблему. Да и стоит ли этим заниматься, подумала я. Достаточно и того, что я просто посажу эту недотепу на электричку. Добрый поступок мне наверняка где-нибудь зачтется.
Я взяла девчонку за руку и силой заставила ее подняться. В общем-то, она не протестовала и никакого недовольства не выказала, — впрочем, и особой радости тоже. Двигалась как механическая кукла и безразлично пялилась в окружающее ее пространство.
— Ты такая квелая с детства, или у тебя сегодня день плохой? — с досадой спросила я. — Может быть, ты бензина нанюхалась? Говори прямо, не стесняйся, маме с папой я передавать не буду…
— Мои мама с папой умерли, — тихо сказала девушка, кажется, впервые за все это время открывая рот. На ее простоватом лице в этот момент промелькнуло что-то похожее на нежность.
— Вот как? Сожалею, — сказала я. — Прости, что заговорила об этом. Но, знаешь, ты действительно выглядишь странновато…
— Это потому что у меня течет кровь, — простодушно объяснила она.
— Нет, я обратила на тебя внимание раньше, — сказала я. — Когда ты переходила улицу…
— Почему? — без особого интереса спросила девушка.
— Не знаю, как у вас в Каратае, а у нас так улицы не переходят, — строго заметила я. — Может быть, ты не заметила, но в городе Тарасове очень интенсивное движение. Тебя могли задавить насмерть.