— Вон он, я его вижу! — Диана отстранилась от Генри, прервав поцелуй, который, казалось, продолжался вечность, перетекая из часа в час с короткими перерывами на разговор или еду, и указала на вершину холма, где Генри разглядел выступающие углы белых стен виллы. Город остался внизу, протянувшись до моря. Там же осталась площадь, где они утром ели круассаны и пили кофе с молоком среди курящих сигары апатичных джентльменов. Далеко внизу простирались трущобы и узкие улочки старого города. Генри один раз оглянулся, мельком подумав об обязательствах, ожидающих его там, а затем поспешил догнать Диану, устремившуюся к дому.
Несколько широких шагов, и они поднялись на вершину холма. Дорога резко ухнула вниз, а затем снова пошла в гору, устремляясь к вилле — когда-то белому одноэтажному зданию, окруженному внушительной террасой.
Пришедшее в упадок строение окружали пальмы, тропинки, соединявшие пристройки, заросли сорняками, а в густой листве порхали крохотные лазоревые птички.
Генри последовал за Дианой по газону и поднялся по лестнице, когда-то ведущей в господский дом. Они остановились перед впечатляющей деревянной дверью, резной и обветшалой, но запертой на огромный амбарный замок.
— Закрыто, — нахмурилась Диана, положив пальчики на дверную ручку, словно в подтверждение своих слов.
— Возможно, получится разбить окно, — предложил Генри, указывая на стеклянные створки, расположенные по обеим сторонам главного входа.
— Нет! Нет-нет. — Глаза Дианы округлились. Она взяла Генри за руку и повела по террасе с крышей, когда-то украшенной геометрически правильным сине-белым орнаментом и выложенной черепицей. — Нельзя ничего трогать, — мило увещевала она. — Я слышала от многих посетителей заведения сеньоры Конрад, что все в доме осталось точно таким же, как и в последний день присутствия поэта. Все книги на своих местах, и, должно быть, за домом присматривает бог, потому что сюда не удалось пробраться ни одному вору. Говорят, — она понизила голос до шёпота и изогнула шею так, что Генри увидел знакомое заговорщическое выражение на её личике, — что здесь он написал свои лучше стихи, а после отъезда перестал творить.
Они огибали дом, заглядывая в окна, чтобы увидеть старые кожаные кресла и бесформенные полки, уставленные книгами. С неба струился предзакатный персиковый свет, озаряя угнетающий серый кабинет и подсвечивая старые канделябры, картины и маски, развешанные по стенам дома, в котором когда-то обитал поэт. Дом представлял собой руины существования, разительно отличавшегося от их собственного, и они ходили вокруг него словно по безмолвным залам музея. Диана погрузилась в магию этого места, а Генри — в магию Дианы, наблюдая за тем, как на её лице отражается увлеченность. Диана оглянулась на него и распахнула глаза, словно собираясь сказать: «Веришь ли ты, что мы очутились в подобном месте?».
Возможно, именно потому, что Диана слишком увлеклась, воображая, как давным-давно вечерами здесь читали стихи, а Генри заворожило её невольно очаровательное выражение лица в тени пальм, ни один из них не заметил, как стало прохладнее, а в воздухе запахло приближающейся грозой. Всё ещё держась за руки, они уже почти полностью обошли дом, перемещаясь от одного окна к другому, когда на террасу начали падать крупные капли размером с виноградину.
— О! — изумленно воскликнула Диана, торопливо посмотрев наверх. Затем они оба пустились бежать по опоясывающей дом террасе к лестнице. Но их инстинктивное желание убежать от дождя, как Генри быстро понял, было глупостью. Когда они достигли поля, дождь полил нескончаемым потоком. Рубашка Генри промокла бы насквозь, если бы они не нырнули под сень садовой беседки, по счастью, с широким металлическим навесом.
Генри попытался открыть дверь, но та была заперта изнутри. К тому времени с лица Дианы сошли испуг и удивление, и теперь она радостно следила, как с неба льется вода, ручейками убегающая к подножию холма.