Лицо Дианы постепенно теряло милое выражение. Конечно, она этого ожидала, но успела столько повидать, что чувствовала себя выше ограниченных представлений матери о правилах приличия и больше не знала, что на это ответить.
— Миссис Кэрнс согласилась вечером поговорить с тобой в своём новом доме.
— Элизабет! — В душе Дианы возродилась радость. — Мы сегодня к ней пойдем?
— Да, — хмуро подтвердила мать, — потому что она собирается тебе рассказать, как следует себя вести. Мы с Эдит будем тебя сопровождать. Потом ты не выйдешь из дома, покуда я не сочту нужным. А до этого часа пройдёт очень и очень много времени. — Её строгий тон почти смешил Диану, и девушка знала, что её щеки залились румянцем. Она попыталась повернуться в сторону Эдит, с которой всегда негласно разделяла девичьи секреты, но мать почувствовала её сопротивление. — А затем, когда придёт время, твоей компаньонкой стану я.
Полуденный свет струился в окна, бросая блики на покрытые пылью драгоценные старинные безделушки, показывая все их изъяны, и точно так же казались абсурдными старомодные убеждения миссис Холланд под чистым незамутненным взглядом Дианы. Через пару секунд Диана поняла, что материнские методы принуждения всего лишь способ устрашения, а озабоченность правилами приличия — слова, брошенные на ветер.
— Я работала в салунах и спала в бараках! — Диана выпрямилась и положила руку на бедро. — И не могу даже помыслить о том, чтобы день за днём тратить время на рукоделие и чтение Библии!
Миссис Холланд отошла от окна быстрой напряженной походкой. Её длинный указательный палец поднялся на уровень глаз:
— Если ты собираешься намекнуть…
— Я собираюсь намекнуть — и намекаю — говорю! — что хотя теперь я и дома, не жди, что я стану просить дозволения на каждую мелочь, которую захочу сделать. — Диана поправила воротник платья с V-образным вырезом на груди и набрала в грудь воздуха, чтобы немного смягчить голос. — Теперь я просто не смогу так жить, — решительно произнесла она, и оправдание прозвучало почти печально.
Тонкая верхняя губа миссис Холланд растянулась над передними зубами.
— Вечером ты пойдешь со мной к сестре.
— О да.
— Да? — Издевка в голосе миссис Холланд прозвучала так хлёстко, что желудок Дианы взбунтовался, и на секунду она задумалась, неужели и впрямь осмелилась сказать матери в лицо то, что сказала. Но в следующую секунду вспомнила, что уличила мать в блефе, и теперь больше ничего не будет по-прежнему.
— Да, сегодня я пойду к Элизабет. Но сначала схожу и куплю для неё цветов. В лавке на Бродвее. Одна.
Диана выдержала взгляд матери. В её шоколадных глазах сверкали молнии, и на несколько секунд мать и дочь неподвижно замерли среди антикварных вещиц, наследия продолжавшейся полвека коллекционерской тяги Холландов. Миссис Холланд была поражена, разъярена или и то, и другое, а Диана не хотела задерживаться, чтобы узнать точнее. Она широко и бесхитростно улыбнулась и двинулась к выходу из комнаты.
На улице в мареве жары в голубом небе лениво плыли белые облака. Фасады домов на Бродвее тянулись ввысь кукольно-белыми колоннами и карнизами, а длинные ряды окон казались рамами для происходящих внутри домов любопытных сцен. Над головой висели ярко раскрашенные вывески, а по мостовой стучали трости.
День подходил к завершению, и люди лениво брели по улице, словно чувствуя сильнейшее облегчение, что не сидят в душных комнатах, а поэтому не видя смысла в определенной цели прогулки. Диана пробиралась сквозь толпу, радуясь, что идёт по улицам родного города одна, и ей всё равно, кто увидит столь неподобающее поведение.
Хлопчатобумажное платье было не новым — оно висело в шкафу Дианы в доме номер семнадцать с ранней осени 1899 года, но теперь она носила его по-другому. Синий оттенок, как у рабочей блузы, выгодно оттенял загорелую кожу, а свободный покрой раболепно льстил изгибам тела. В эти минуты Диане всё казалось знакомым, но одновременно она будто взглянула на город свежим взглядом.
«Я — любовница женатого человека», — думала она, шагая по Бродвею. При этой мысли внутри всколыхнулось приятное ощущение бесконечного счастья. Если бы проходящий мимо незнакомец спросил, кто она такая, она, наверное, не смогла бы удержаться, чтобы эти слова не сорвались с губ. «Я — любовница женатого человека», — снова подумала Диана, и её щечки дрогнули от этого тайного удовольствия. Она открыла стеклянную дверь цветочной лавки «Ландриз». Внутри помещение было отделано белой шестиугольной плиткой и зеркалами в золотых рамах. Диана вдохнула аромат лепестков и пыльцы и окинула зал взглядом в поисках так любимых Элизабет лилий.