— Мама такая же, как всегда: пьет чай только с самыми важными особами и выстраивает закулисные союзы, — начала Диана, пытаясь говорить беззаботно. — Вчера утром я видела Элизабет — до недавнего времени она была в порядке, но сейчас доктор прописал ей постельный режим до… до рождения ребенка… и она выглядела такой усталой, что едва ворочала языком.
Казалось, эти новости огорчили Тедди.
— Хотелось бы мне навестить её.
— О, но вы непременно должны это сделать. — Они отходили от могилы, из-под ног сыпались гравий и земля, и, несмотря на этот печальный день, к Диане начала возвращаться природная живость характера. — Любопытно, что за все время моего визита Лиз не сказала ни слова, но когда я собралась уходить, она произнесла ваше имя. Я подумала, что ослышалась, но тут она четко наказала мне привести к ней Тедди Каттинга.
— Но я не могу, ведь неприлично навещать Лиз в её положении, и…
— Тедди, — перебила его Диана.
Они подошли к скользким каменным ступеням, и Тедди поддержал Диану, помогая ей подниматься. Женщины вокруг перешептывались, говоря, что репутация Дианы погублена её поступком, и надеясь на то, что это правда, они смогут немного поразвлечься, щебеча об этом в своих одинаковых гостиных, выдержанных в одинаково самовлюбленных тонах и захламленных одинаковыми безделушками, вдвойне бесполезными из-за покрывавшей их со всех сторон позолоты. — Не будьте смешным. Вы друг моей сестры, и если вы настоящий друг, то должны навестить Лиз, когда она больна, и неважно, кто там что подумает.
Они вышли на улицу, где стояла вереница экипажей, и на секунду Тедди задержал взгляд на Диане, обдумывая её слова.
— Спасибо вам, — наконец сказал он. На его лице одновременно отразились стыд и надежда. — Конечно, вы правы. Подвезти вас до дома?
Впереди Шунмейкеры уже отъезжали. Рядом со свежим надгробным камнем выли волынки, а вдалеке по Гудзону плыли лодки. Диана поняла, что больше никто не согласится её отвезти, да и она успокаивалась в компании лучшего друга Генри, в разное время сознательно и несознательно игравшего второстепенную роль в их отношениях. В любом случае он уже вел её к своему экипажу к досаде обозленных клуш, с преувеличенным отвращением смаковавших домыслы о том, что же произошло между Дианой Холланд и Генри Шунмейкером.
Глава 28
Человек состоит из сплошных изъянов. И мертвецы с каждым днем загробной жизни выглядят все более и более непогрешимыми в глазах тех, кто ещё ходит по бренной земле.
Бормотание священника прекратилось и вступили волынки. Генри поднял глаза к небу. Воздух был полон жизни, но юноша чувствовал внутри пустоту и не был уверен, чем её заполнить.
Безоблачное голубое небо над головой и нежная зелень листьев казались ему неправильными, как и плодородная земля, комья которой он только что бросал на гроб отца. Старик всегда виделся Генри устрашающе внушительным, с тех самых пор, как оставшийся без матери мальчик прятался за юбками гувернанток до того дня, когда Уильям Шунмейкер настоял на свадьбе сына с Элизабет Холланд, угрожая ему лишением наследства. Теперь отец не имел никакой власти и вскоре превратится в прах. Старший и младший Шунмейкеры никогда не были близки, и Генри знал, что по-хорошему должен чувствовать себя так, будто с его плеч внезапно сняли тяжелую зимнюю одежду. Но стоя на кладбище и моргая в ответ на сочувственные взгляды, он подумал, что от летнего солнца, как ни странно, веет холодом.
Несколько дней назад Генри мечтал о Париже. Сегодня отдал бы все, чтобы уже оказаться там, спать в объятиях Дианы в какой-нибудь мансарде, где никто бы не додумался его искать.
Когда сегодня он заметил Диану, потребовалась вся его воля, чтобы не прервать подъем семейства Шунмейкеров на холм и не броситься в объятия любимой. Она стояла там, хрупкая и красивая, и на фоне платья из черного крепа её лицо казалось ещё более румяным и прелестным, чем обычно. Придерживающая шляпку черная лента ярко выделялась под маленьким вздернутым подбородком Дианы. Добрые карие глаза, опушенные густыми ресницами, смотрели на него так, что Генри едва смог выдержать их взгляд.