Сквозь слуховое окно над входной дверью струился лунный свет. Весь остальной дом был залит тьмой. Выйдя на площадку второго этажа, Элизабет подумала, что, возможно, подготовка к блистательному дебюту однажды сгодится ей на стезе воровки-верхолазки. Но эта мысль казалась причудой, а нынешнее положение Элизабет было очень опасным, и она гадала, чем же таким прозрачным и удушливым смачивал свой платок Сноуден перед тем, как накрыть им её рот и нос, и не сводило ли это вещество её с ума, кроме того, что усыпляло.
Эти мысли отвлекли её ровно настолько, чтобы пульс чуть замедлился, когда она подошла к лестнице. Затем Элизабет услышала скрип досок недалеко внизу и напряглась. Хотя не было видно ни зги, она знала, что это Сноуден. Лунный луч на секунду осветил бутылку прозрачной жидкости в его руках. Значит, возможность встать представилась ей лишь потому, что он ненадолго задержался, перед тем как вновь погрузить жену в сон. Гнусность его намерения возмутила Элизабет. Человек, чей очаг она перед Богом и людьми пообещала хранить до конца своих дней, замышлял не меньше чем истребление её семьи! Элизабет никогда не испытывала такой ярости, как сейчас. Гнев пронизывал её всю словно электричеством.
В голове всплыли минуты перед смертью Уилла. На его лице отражались лишь страх и смятение, тело содрогалось в конвульсиях боли. По мере приближения к площадке второго этажа, движения Сноудена замедлились — возможно, потому, что он проснулся лишь недавно. Элизабет могла взять над ним верх в эту минуту — пока он смотрит вниз, но уверенно идет к своей ясной цели. Он не заметил жену, но она не смела и вдохнуть с той секунды, как услышала его шаги на лестнице. Кэрнс дышал ровно, будто крепко спал в мягкой постели. Он по-прежнему не видел её, когда она взялась за перила. Сноуден так и не понял, что она здесь, замерла в ожидании, и выпучил глаза, когда жена вытянула руки и с силой толкнула его в грудь.
Между ними ни в коем разе не могло состояться равной битвы. Сноуден был мужчиной крепкого сложения, а Элизабет — почти бесплотной и неустойчивой из-за огромного живота. Придала ли ей сил ярость, или материнский инстинкт, или в эту страшную минуту ею руководила рука Господа? Позже, когда Элизабет перестанет сотрясаться от ужаса и потрясения, она поймет, что ей помог Уилл, крылатый ангел из снов, защитивший возлюбленную в последний раз.
Последствия толчка оказались внезапными и роковыми. Домашние тапочки Сноудена соскользнули со ступеньки, и он отчаянно замахал руками. Его глаза выпучились при виде хрупкой светловолосой феи, которую он с такой легкостью держал в подчинении много дней. Но было уже слишком поздно, и земля жестоко тянула его к себе. Он глухо рухнул у подножия лестницы. Услышав это, Элизабет несколько раз шумно вдохнула, но успокоиться не смогла. Она положила руку на живот, силясь унять дрожь внутри. Сделанного не воротишь.
И Элизабет на цыпочках пошла вперед, чтобы посмотреть на деяние рук своих.
Глава 39
…и можешь ли ты представить, как будут пожирать нас глазами все эти женщины, называя меня второй женой и критикуя мои способности хозяйки? Я совсем не хочу играть в эту игру, равно как и жить в этом городе, потерявшем для меня вкус. Я не могу жить без тебя, но также не могу оставаться здесь. Поехали со мной в Париж. Буду ждать тебя завтра на пирсе у корабля, отправляющегося в полдень. Со всем обожанием, на которое способно моё трепещущее сердце,
Всю ночь на вторник Генри не ложился спать, работая с документами, имеющими отношение к интересам отца на железной дороге, но когда небо окрасилось предрассветной персиковой дымкой, они с мистером Лоуренсом уже закончили с делами, и теперь наследник Шунмейкеров готовился перейти к по-настоящему важным бумагам. Он тревожился за Диану: шел уже второй день с тех пор, как она убежала от него, и он желал показать ей, что между ним и Пенелопой официально все кончено — как на бумаге, так и в жизни. Слуги доложили, что прошлой ночью миссис Шунмейкер не ночевала дома. Не объявилась она и сегодня, и стряпчий Генри уже приготовился составлять бумаги о разводе по причине супружеской неверности. Лоуренс уверил молодого Шунмейкера, что сведения об этом не просочатся в газеты, особенно если оформить развод быстро, пока призрак Уильяма Сакхауза Шунмейкера ещё держит городских газетчиков в страхе.
Лакей принес письмо для Генри как раз в ту минуту, когда они с Лоуренсом перешли к деталям. Генри бросил взгляд на конверт и по изящному витиеватому почерку сразу же понял, кто автор этих строк.