По общему мнению, Виссарион был весьма серьезным и вдумчивым, к тому же рассудительным человеком. Он часто и охотно выступал перед людьми, рассуждая о доктрине и истории православной церкви. Его уважали, им восхищались, но он никогда ни с кем близко не сходился. Анна невольно посочувствовала Елене.
Как и Виссарион, Юстиниан был родственником императора, правда, очень дальним. В отличие от Виссариона, он не унаследовал богатства. Для того чтобы свести концы с концами, ему приходилось заниматься торговлей. Юстиниан привозил товары из других стран и очень преуспел в этом деле, но после того, как его отправили в ссылку, все имущество было конфисковано. Городские купцы и капитаны кораблей, стоявших в гавани, знали и помнили Юстиниана. Они были потрясены, узнав, что его обвиняют в убийстве Виссариона. Люди не только доверяли Юстиниану, но и любили его.
Анне тяжело было слушать все это – и сохранять при этом хладнокровие. Ее переполняла горечь утраты. Анне казалось, будто она пропитана ею насквозь.
Антонин был солдатом, и о нем еще сложнее было что-либо узнать. Те немногие воины, которых лечила Анна, отзывались о нем хорошо. Но Антонин был старше их по званию, и они знали о нем лишь понаслышке, с чужих слов. Он был строгим и, несомненно, храбрым. Любил доброе вино и хорошую шутку – и был не из тех, кто мог бы понравиться Виссариону.
А вот Юстиниану Антонин, вполне возможно, пришелся по душе. Во всем этом не было никакой логики…
Анна обратилась к единственному человеку, которому доверяла, – епископу Константину, ведь он помог Юстиниану, рискуя собственной безопасностью.
Константин провел Анну в небольшую комнату. Она была меньше, чем та, с красновато-желтыми стенами и прекрасными иконами. Ее стены были холодных, приглушенных оттенков, окна выходили во внутренний двор. Фрески на стенах изображали пасторальные сцены. Пол был выложен темно-зеленой плиткой. В глубине комнаты стоял накрытый к обеду стол и два стула. По настоянию епископа Анна села на один из них, а сам Константин стал расхаживать по комнате туда-сюда, погрузившись в размышления.
– Ты спрашиваешь о Виссарионе, – наконец произнес он, рассеянно поглаживая пальцами вышитую шелком далматику. – Он был хорошим человеком, но, возможно, ему не хватало внутреннего огня, чтобы воспламенять души людей. Он взвешивал, отмерял, выносил суждение. Как может человек одновременно иметь столь пылкий разум – и быть таким нерешительным?!
– Виссарион был трусом? – спросила Анна тихо.
Лицо Константина стало печальным. Он некоторое время помолчал, а потом снова заговорил.
– Полагаю, Виссарион был осторожным. – Епископ перекрестился. – Боже, прости их всех!
Они хотели многого – а все чтобы уберечь истинную Церковь от владычества Рима и осквернения веры, которое это владычество может принести.
Анна тоже осенила себя крестным знамением. Больше всего ей хотелось сложить бремя своей вины к ногам Господа и молить Его о прощении. Она вспомнила о своем умершем муже, Евстафии, с холодностью, которая до сих пор ее поражала: скандалы, отчужденность, кровь – а затем бесконечная скорбь. Ей повезло, что она не осталась калекой. Анне отчаянно хотелось рассказать обо всем Константину, покаяться перед ним в своих грехах – и очиститься, какое бы наказание он на нее ни наложил. Но если она признается в обмане, то лишится последнего шанса помочь Юстиниану. За такой проступок не существовало определенного наказания, ее деяние подпадает под другие законы, но епитимья, несомненно, будет суровой. Никто не любит оставаться в дураках.
Ее мысли прервал стук в дверь. Вошел молодой священник. Его лицо было белым как мел. Он с трудом справлялся с эмоциями.
– В чем дело? – спросил Константин. – Ты заболел? Анастасий – лекарь. – Он указал на Анну.
Священник махнул тонкой рукой:
– Со мной все в порядке. Никакой лекарь не сможет излечить то, что всех нас поразило. Посланцы вернулись из Лиона. Полная капитуляция! Они поступились во всем! Апелляции к папскому престолу, деньги, вопрос о Символе веры… – В его глазах блестели слезы.
Константин смотрел на священника. Он тоже побелел от ужаса. Через некоторое время кровь медленно прилила к его щекам.
– Трусы! – прорычал епископ сквозь зубы. – И что они привезли оттуда? Тридцать сребреников?
– Обещание защитить Константинополь от крестоносцев, когда те будут проходить через него по пути в Иерусалим, – ответил молодой священник дрожащим голосом.