– Вы именно это хотели сказать мне, Энрико Паломбара? – спросила она.
Зоя отказывалась называть его «ваше преосвященство», потому что он был римским, а не византийским епископом.
– Я хотел доставить вам удовольствие, – ответил Паломбара. – В этом янтаре можно найти любой скрытый смысл, какой вам только захочется.
– Раз уж мы заговорили о бренности бытия… – произнесла Зоя. – Если, находясь в Константинополе, вы заболеете, я могу порекомендовать вам Анастасия. Он превосходный лекарь и избавит вас от болезней, не отчитывая за прегрешения. Это немного по-еврейски, но весьма эффективно. Я прекрасно знаю свои грехи, и мне кажется утомительным, если меня бранят за них снова и снова. Особенно когда я плохо себя чувствую.
– Это зависит от того, завидуют вам или презирают, – легкомысленно произнес Паломбара.
Он заметил на лице евнуха мимолетную усмешку, однако она исчезла так быстро, что легат не был уверен, что она ему не показалась.
Но Зоя, вероятно, тоже ее увидела.
– В чем дело? – требовательно спросила хозяйка дома.
Анастасий пожал плечами. Это движение показалось легату странно женственным, однако в лекаре не было эмоциональной неуравновешенности Константина.
– Думаю, что презрение – это одеяние, в которое обычно рядится зависть, – ответил Анастасий Зое с улыбкой.
– А что мы должны чувствовать по отношению к греху? – быстро спросил Паломбара, прежде чем Зоя успела вставить хоть слово. – Гнев?
Анастасий посмотрел на него странным, напряженным взглядом.
– Нет – если только мы его не боимся, – сказал он. – Или вы думаете, что Господь боится греха?
– Это было бы нелепое предположение, – выпалил Паломбара. – Но мы не боги. По крайней мере, мы, римляне, не считаем себя таковыми, – добавил он.
Улыбка Анастасия стала шире.
– Мы, византийцы, тоже.
Паломбара невольно рассмеялся – и от смущения, и оценив остроумие собеседника. Он не знал, что думать об этом Анастасии. То он казался здравомыслящим, разумным, как мужчина, то непредсказуемым и порывистым, как женщина. В его присутствии Паломбара попадал впросак. Ему вдруг вспомнился отрез шелка, который он видел на рынке, – держишь его под определенным углом, и он кажется синим, повернешь немного – и он отливает зеленью. Нрав евнухов был подобен переливам шелка – изменчивый, непредсказуемый. Третий пол, одновременно и мужской, и женский, и в то же время ни тот ни другой.
Зоя вертела в руках кусок янтаря.
– Да, этот подарок стоит того, чтобы оказать вам услугу, – сказала она Паломбаре. Ее глаза сияли. – Чего вы хотите?
Зоя бросила быстрый взгляд на евнуха. Паломбара заметил в нем раздражение и легкое презрение. Такая страстная, чувственная женщина, как Зоя, никогда не забудет о том, что Анастасий – не мужчина. Каково это – осознавать, что ты лишен основного инстинкта, плотского желания? Испытывая сексуальное влечение, мы чувствуем себя живыми… Паломбара гадал, есть ли что-нибудь, чего Анастасий желает со страстью?
– Конечно знания, – ответил легат на вопрос Зои.
Она моргнула:
– Знания о ком?
Паломбара посмотрел на Анастасия.
Зоя улыбнулась и окинула лекаря взглядом, как будто раздумывая, велеть ему уйти или можно не обращать на него внимания.
Анастасий сам принял решение.
– Травы на столе, – сказал он Зое. – Если они вам понравятся, я принесу еще. Если нет, тогда я предложу что-нибудь другое. – Он повернулся к Паломбаре. – Надеюсь, ваше преосвященство, что ваше пребывание в Константинополе будет приятным.
Евнух поклонился Зое и ушел, захватив свою сумку с травами. Он двигался стремительно, словно старался сохранить равновесие – и достоинство. Паломбара подумал: может, он страдает от боли интимного характера, может, рана еще не зажила? Разве может мужчина пережить такое унижение без горечи в душе? Анастасий был довольно женоподобен; возможно, ему удалили не только тестикулы, но и вообще все? Какая непостижимая смесь красоты, мудрости и жестокости эти евнухи! Риму следует их опасаться.
Паломбара повернулся к Зое. Он готов был выслушать все, что она захочет рассказать ему о городе, и приготовился принять эту информацию с интересом и скептицизмом.
Глава 14
Константин стоял в своей любимой комнате, рассеянно поглаживая мраморную статую. Ее голова была склонена, словно в глубокой задумчивости, обнаженные конечности были идеальными. Константин снова провел по статуе рукой, шевеля пальцами, ощупывая, и почувствовал в каменных плечах напряженные мышцы и сухожилия.
Его собственное тело было напряжено до боли.
Михаил подтвердил, что договор будет подписан. Весь Константинополь это увидит, и Рим будет удовлетворен. Епископ никак не мог этого предотвратить. Этот договор станет подтверждением фактической зависимости, подчинения, сигналом для всего мира и в первую очередь для Господа, что народ Византии отказался от своей веры. Те, кто доверился Церкви, будут уничтожены теми же людьми, которые поклялись спасать их души. Как недальновидно! Отречься от настоящего, чтобы купить себе безопасность в будущем. А как насчет вечного спасения? Разве это не важней?