Блеск
Ночь натруженной ладонью накрыла селение. Над тенями близких лесов заблестел перстень серебряного полумесяца и россыпь светящихся мозолей украсила темную кожу небосвода. Холод искусно вырисовывал белые призраки из покидающего теплые легкие воздуха. Случайный странник, а только таковой и мог в это время бродить наполненными замерзшей грязью улочками, шел вдоль сломленных сухожилий изгородей и химер деревянных полуземлянок.
Сруб и подкоп - каша жидкой похлебки жизни этого села, любые строения из камня здесь - запрет, одна из маленьких прихотей культуры княжества, которому оно принадлежит. Здешний человек, будь он хоть воин, или же не держал в руках ничего опаснее ножа - каждый обязан жить в сырой землянке, обогревая свое дрожащее тело чем и как придется.
Обогреваться здешний люд научился искусно, и не только огнем, а жгучей водой, которую все коротко называют "Жгуч ", эта жидкость согревала горла и желудки всех: мужиков, баб, стариков и отроков, и детей. Образы грязи и упадка, видимые светлыми днями, отлично растворялись жгучем холодными ночами.
Тягостная тишина заслонила собой все звуки, казалось, даже зверь боялся пробежать по слегка осветленному лунным светом огороду, даже ветер избегал трепать оставшуюся на деревьях листву. Тихий шепот грустных, заунывных песен из лона измученных хибарок едва ли мог быть различим. Песнопение или крик на улице, особенно в ночное время, - громадный риск, грязь давно стала частью каждого, живущего здесь и этот каждый любезно сопроводит оступившегося бывшего соседа на встречу с секирой наказывающего. Взаимный страх удерживал людей подальше друг от друга.
Но был в обители отчаяния и маленький островок тепла, света и умеренного шума - постоялый двор, принадлежащий управляющему поселком. Именно его порог переступили кожаные сапоги путешественника, закутанного в местами порванный и исцарапанный плащ.
- Проклятье! Чтобы согреть жопу в этой... - пришелец замялся и окинул взглядом присутствующих, чтобы убедиться, что его слова привлекли их внимание, - ...нужно либо быть свиньей, либо уподобиться ей, извалявшись в грязи!
Взгляд из-под капюшона вторично пробежался по до этого момента безразличным, но теперь легко увлеченным лицам. Удовлетворенный, ведь выдуманное сравнение долгое время согревало его ум, путник направился в сторону трактирщика - огромного злобноглазого верзилы.
Деревянный двухэтажный дом был отлично выполнен: за фасадом старости крылась небывалая стойкость и надежность. Стулья из крепкого дерева, массивные оконные рамы, уверенно стоящие столы, стойка трактирщика и отличные деревянные кружки - все это вселяло ощущение защиты: а именно сильной, оберегающей руки, могущей защитить от холода, ветра и бед.
В этом забытом Всевышним месте, только трактир да конюшня около него были доступны путешественнику. Большие деревянные свещады под потолком щедро разливали желтое свечение по просторному первому этажу, а небрежная каменная печь за спиной трактирщика сопровождала свет приятным треском и теплом. Иметь печь - вызывать на себя гнев, но не для управляющего селом, а именно ему служили эта постройка, а так же все и всё, что в ней находилось.
В трактире было довольно людно, по крайней мере, после пустоты улиц все здесь казалось оживленным и очеловеченным до самых краев. В дальнем углу слева от двери, за одним пяти столов, сидел унылый мужик, он был склонён над кружкой, а рядом с ним памятником презрения стояла глиняная бутыль. Мужик лишь вздыхал время от времени, охватив голову крепкими руками, происходящее совсем не занимало его.
За столами справа сидела компания из пяти человек: трое мужчин и две женщины, но приборов и стульев было больше, это была лишь часть группы. Они уже преодолели радость встречи и пыл веселья, теперь же люди вяло вели разговор, теребя темы, связанные с посевами в соседних поселках, силой местной армии и тем, насколько они рады иметь такую замечательную церковь, следящую за их делами. Разговор, разумеется, вели мужчины, низкорослые, коренастые, как один черноволосые и круглорожие, усатые, с черными глазами, столь одинаковые, что казалось, будто тени решили пошутить, превратив всех троих в одного. Тем не менее, мужики были прилично одеты, в отличии от того одиночки, кунявшего над кружкой в углу. Эти трое смотрели на незнакомца с удивлением и опаской.
Дамы, если так можно назвать двух потаскух, видавших более трех десятилетий, выдали больше разнообразия: одна, русая дуреха с наивно детским взглядом, до того была пьяна и обескуражена изречением гостя, что изо рта ее вывалился лист капусты, как у отвлекшейся на мотылька козы, вторая, черноволосая, игриво смерила стройный сан загадочного пана и вытянула шею, как курица, пытаясь заглянуть в чертоги его капюшона. Обе были в сносной одежде и с громоздкими бусами на шее, но они были лишены той прелести, которой владеют юные и зрелые женщины из городов Срединной земли: были они сильнорукие и большеротые - рожать и пахать, только это они и могут дать своему мужчине.
Когда странник встретился взглядом с черноволосой, его лицо легко дернулось от раздражения. Женщина же смущенно отвела глаза, хапнула кружку жгуча и, закинув черными пальцами лист капусты в рот, уставилась в стену напротив себя, очевидно, осознав сквозь пелену пьяного угара, что такой мужчина вряд ли позарился бы на ее стремительно набирающие вес телеса.
Один из мужиков попытался встать, но опрокинул рядом стоящий стул и русая баба тут же овила его шею своими похожими на две толстые ветки, руками и он в миг забыл о своем намерении. Разговор вернулся к прежним темам. Новая фигура на доске пьянства и уныния не смогла внести ни достаточной суматохи, ни толику веселья в компанию.
Верзила трактирщик с угрюмой настороженностью впился взглядом в пришельца. Напряжённые мышцы его голых плеч угрожающе вздымались из-под ремешков едва прикрывающего толстое пузо кожаного фартука. Пот из-за жара близкой печи стекал по его голому торсу и лицу, уводя свои струи под коричневый передник. Руки трактирщика быстро произвели виртуозную манипуляцию тесаком, вогнав орудие в лежащую рядом с ним на стойке дощечку, с обитаемым на ней брюхом дурнопахнущей рыбины, что создавала чудесный аккомпанемент аромату убившего ее. Обе руки вызывающе оперлись кулаками о стойку.