Голову заполонили мысли о скором удовлетворении желания пищи, возможном удовлетворении желания теплой воды, о желании сна и желании быть неотразимым, когда тело, да, именно тело, женское тело войдет в его покои и сможет узреть его - невероятного, но обессилевшего ангела, - "сможет узреть, сможет возжелать, сможет вожделеть...".
- Настоящие!.. - притиснул к столу золотую монету хозяин, когда трактирщик, ковыляя, шел от лестницы. - Что смотришь на меня, поросенок?
Верзила замигал маленькими глазками.
- Мы будем?..
- Я всех отослал, тут сейчас ты, я и Мотыря. И это, - он кивнул в угол, где все еще сидел унылый мужчина. - Сейчас Ваин с щеночком придут - прикажу убрать эту мокрицу. - хозяин опустошил кухоль и злобно ударил постолу. - Комната?
- Седьмая.
- Молодец, поросенок, оттуда он никуда не уйдет, - сказал хозяин, намекая на отсутствие окон в комнате.
Хозяин свой двор любит и ценит больше всего на свете, начнись война, он бы первым прыгнул ров рыть вокруг своих владений. Если все прочие паны ближайших сел пытались выращивать кто пшеницу, кто бульбу, то он всегда делал ставку на скотину: на курочку, на свинку, на коровку, любил он животных и сам с ними всегда возился. Любовь к животным и пренебрежение к людям породило в нем привычку называть людей наименованиями животных, но делал он это не со злобы или из желания оскорбить, а только по привязанности своей к четвероногим. Бывало затянет за столом разговор о скотоводстве и незаметно для себя начинает называть окружающих кого зайчиком, кого бычком, кого лошадкой, так и говорит: "Послушай меня, барашек, с животными надо, как с детьми, они ведь только ласку и понимают. Покормишь зайчика - погладь его, пусть к твоей руке привыкает, а когда придет время шкурку отдать, так он охотнее это сделает, примет смерть с благодарностью. Животные это честный народ...".
- Охотник? - пробасил верзила.
- Не знаю. Охотники обычно золотом не бросаются. Глупый этот какой-то. Он из Центра, это ясно, но кто будет так бездумно золото раздавать?
Трактирщик, слушая хозяина, присел и опрокинул бутыль в кружку, жгуч, покидая бутыль громкими хлопками, заполнил собою ее пустоты почти до краев, гигант прильнул к кружке, жадно ухватил один большой глоток и поморщился, но не от напитка, а от прищуренного взгляда хозяина.
- Много не пей, не знаешь, чего ждать, - верзила хлебнул еще раз и отставил кружку.
- В Холодном Лесу больше нету на кого... - завел трактирщик, но его перебил хозяин, вздрогнув, будто проснулся от страшного сна.
- Бабу ему предлагал?
- Ога, - испуганно ответил тот.
- Принял?
- Да...
- Сколько монет?
- Пять... - прошептал верзила, сжимая чашку.
- Мало. Заберешь пятнадцать. Молчи. Пятнадцать - два твои. Пан при деньгах, раскошелится. Мотырю под него положишь. Два твои, - ожидая возмущения вторил хозяин. - Я ее растил, мне ее шкурка и принадлежит. Выпей, выпей еще жгуча, - гигант послушно хлебнул жалящей влаги.
Мотыря устало прислонилась к стойке, принеся последнее блюдо. Вареный картофель, солености, бутыль жгуча и увесистый кусок свинины, издающими пар монументами возвышались на деревянной стойке.
- Молодчина! - кивнул хозяин в сторону служанки и верзила тут же обернулся, громко шмыгнув носом.
- Тихая, как тень. Дура. Как всегда...
- Мотырька, лисичка моя, подойди, пожалуйста, - усмехнулся в усы хозяин.
Девушка, сняв передник, покорно вышла из-за стойки и направилась к господину. Юное округлое тело пылало здоровьем и силой, кучерявые локоны и безукоризненно чистая работничья одежда, создавали ей ареол прекрасной будущей жены: трудолюбивой и опрятной. Только вот лицо, круглое, красивое, но всегда грустное, почти не улыбающееся, всегда сосредоточенное, с опущенными вниз, будто ожидающими чего плохого, синими глазами. Хозяин представлял, как отдаст эту подневольную за какого-то пана из большого города и получит за нее по крайней мере два золотых, а может еще какого добра, но сейчас ее тушку можно продать за более выгодную плату.
- Присядь, курочка, - он откинул колено, и девушка послушно присела на его колено. Он начал осторожно. - Ты уже взрослая девушка, - сильная рука нежно погладила голову и опустилась на плечи девушки. - Ты много раз видела, что мужчины делают с женщинами, - девушка покраснела. - И знаешь, чем занимаюсь я наверху с твоими знакомицами? - Мотыря кивнула, пытаясь отвести лицо, но вернула его в было положение, лишь завидев трактирщика. - Они наверное много болтали о всяком, я знаю эти бабские разговоры за стиркой: пениться там не только одежда, но и грязные истории! - он беззвучно посмеялся, а затем схватил девочку за подбородок, большим и указательным пальцами, вынудив посмотреть в его глаза. - Ты сейчас там чистая? - девушка дрожа кивнула. - Хорошо. Слушай внимательно. Сейчас ты пойдешь наверх. В седьмую комнату. Ты отнесешь туда еду. Всё сама. Сначала картошку и жгуч, затем - все остальное. Предложишь мужчине, который там. А затем будешь выполнять то, что он тебе скажет. Ты уже взрослая, пришло твое время стать женщиной. Уяснила?
Трактирщик сидел налитый кровью, жгуч, жар поленьев, недавно подкинутых в камин Мотырей и происходящее заставляли кровь в нем прильнуть к лицу с большой силой. Он успокаивал себя, раз за разом отхлебывая маленькими глотками жгуч.
- Он даст пять монет. Принесешь их сюда...
Хозяин осекся, дверь трактира с треском и свистом распахнулась и по деревянному полу зашаркали прыткие ноги.
- Вам, пан, в нашем присутствии баб ублажать веселее, иль как?!
В дом, как маленький вихрь ворвался невысокий, сутулый, сухой старик, закутанный в белую рубаху, кажущиеся не по его ноге теплые ботинки и в элементах кожаного доспеха. Лицо мужичка, по имени Ваин, перетягивала черная материя, служащая одновременно головным убором, она прикрывала увечье, приобретённое им еще в юности и лысину. Из левой руки, будто вырос из лохмотьев, в которые она была заточена, торчал внушительный ятаган. В годы бурлящей силы человечек служил отцу хозяина, воспитывал мальчишку, видел, как тот мужал, а сейчас спокойно служит и ему, отличаясь особенной преданностью и пользуясь особым почтением.